Клевета

Фэйзер Джейн

— Это не любовь, а соблазн. Ты сам как-то обмолвился об этом.

— Лучше послушай сказку. Жила-была маленькая несносная девочка, большая-большая зануда, и один раз она оказалась такой приставучей, что у человека, который ее любил, лопнуло терпение.

Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

— Шли годы, но характер у девочки не менялся, и она вновь вывела этого человека из терпения. Ты зануда, Магдален Ланкастерская.

Он провел пальцем по ее губам.

— Я люблю тебя. И дело тут вовсе не в том, что ты чья-то

дочь.

Она взглянула в его глаза и поняла, что это правда. В бездонной синеве его глаз еще светилось страдание, чувство вины, которое еще долго не изгладится полностью, но там же была правда о любви к ней — огонь любви, прорывающийся сквозь черноту прошедшего, огонь, очищающий их прошлое и возрождающий их к настоящему. Все грязное, наносное отступало перед тем, что он ее любит, он, ее любимый мужчина, отец ее ребенка.

— Возьми меня на руки, — сказала она, как когда-то, в былые времена.

— Если только под ногами будет твердая почва, — ответил он. — Я не расположен к купанию.

Звонко засмеявшись, она вынырнула из его рук и запрыгала по мосткам к дальнему берегу. Гай бросился вдогонку, опередил ее, и она спрыгнула не на землю, а прямо в его сильные руки. Он стоял ошеломленный, впервые за долгое время ощущая в руках это гибкое и чуткое тело, вдыхая аромат ее волос и кожи. Она порывисто обняла его, запустила пальцы в его густую рыжую шевелюру и горячая, жадная всепоглощающая страсть захлестнула их с головой. Их губы сомкнулись, зубки Магдален тут же прикусили его нижнюю губу, руки Гая отбрасывали ее юбку, стремясь к жарким недрам ее тела.

Они упали в траву, их жадные руки нетерпеливо срывали друг с друга одежду, а тела, истомленные долгой мучительной разлукой, снова находили дорогу друг к другу. Магдален чувствовала, что это навечно — земля снизу, он сверху и в ней, и оба дарят друг другу силу и жизнь, веру и надежду, счастье и любовь.

Эпилог

Пальцы Джона Гонтского задумчиво катали воск, капающий со свечи на стол, занимающий большую часть потайной комнаты Савойского дворца. Когда рука уходила в тень, рубин на перстне мерцал темно-малиновым светом, когда же Ланкастер подвигал руку к свече, камень искрился, распространяя пурпурно-огненные блики. Герцог катал и катал мягкий шарик, наслаждаясь податливостью воска и теплом.

У двери, полусогнувшись и неловко ссутулив плечи, стоял посыльный с черным от дорожной пыли и грязи лицом, от чего его смуглая кожа и карие глаза казались еще темнее.

Ланкастер разгладил пергамент, и бумага громко заскрипела в тишине натопленной комнаты.

— Отдохни, человек, — сказал Ланкастер резко. — Тебе, должно быть, пришлось скакать день и ночь, чтобы прибыть сюда так скоро?

— Истинная правда, ваша светлость, — ответил Оливье. — Но что было делать: милорд приказал доставить эти новости как можно быстрее.

— Ты верный слуга. И все же иди отдохни.

— Когда

я смогу отправиться с ответом к милорду? — несмотря на усталость, Оливье определенно решил добиться ответа на вопрос.

Джон Гонтский нахмурился.

— Я не вижу оснований специально отвечать твоему господину. Он всего лишь информирует о смерти Эдмунда де Бресса, поражении де Боргаров у Каркассона и о сложном положении имения де Брессов. Что я должен отвечать на это?

Оливье поднял голову.

— Думаю, господин очень ждет вашего ответа.

Короткая усмешка искривила губы герцога.

— Иди и отдохни, верный слуга своего господина. Если я приду к выводу, что ответ нужен, тебя немедленно известят.

Оливье низко поклонился и, как мышь, выскользнул из потайной комнаты.

Джон Гонтский еще раз внимательно прочел донесение, написанное четким угловатым почерком де Жерве. Он вспомнил тот вечер, когда вместе с Гаем они пришли в спальню Магдален, чтобы сообщить ей о гибели мужа, вспоминая, как он, герцог, впервые почувствовал могучее притяжение, между его дочерью и Гаем, а почувствовал потому, что нечто подобное он испытывал к ее матери.

Тогда все они решили, что Эдмунд мертв, и через несколько месяцев Гай де Жерве попросил у своего господина руки его овдовевшей дочери.

Но Эдмунд внезапно воскрес. Тем не менее Джон Гонтский письма с просьбой Гая не уничтожил, поскольку никогда никаких документов не уничтожал. Теперь Эдмунд умер уже наверняка, и Гай сообщил об этом, как сообщал и о вызволении Магдален из плена, и об устранении угрозы со стороны де Боргаров. В письме, однако, не содержалось просьбы о женитьбе на вторично — на этот раз уже действительно — овдовевшей Магдален.

И все же эта просьба здесь была. По крайней мере, посыльный Оливье, так считал.

Ланкастер откинулся в кресле, мысленно прикидывая, кто бы мог претендовать на руку его дочери. Еще один французский брак привлек бы на его сторону могущественных союзников. Затем итальянские виконты, богатые и могущественные, по сути своей бандиты, были бы на седьмом небе от счастья, предоставься им возможность породниться с отпрыском королевской династии. Далее несколько английских лордов, на абсолютную преданность которых можно было бы рассчитывать, женив их на своей дочери. Та продемонстрировала, что вполне в состоянии рожать детей. На какую же землю бросить семя Плантагенетов?

Против воли рука его скользнула в глубокий карман меховой мантии. Он вытащил оттуда эмалевую миниатюру и несколько долгих минут смотрел на женщину, которую любил и на которой не мог жениться. Кэтрин Суинфорд как женщина без рода не годилась в невесты брату короля. Он любил Кэтрин, и если бы оказался снова холост, то больше всего на свете хотел бы, чтобы руки их соединились.

Не было никаких препятствий для брака между Гаем де Жерве и Магдален Ланкастерской кроме отцовского желания выгоднее использовать дочь.