Клевета
Шрифт:
— А зачем ребенок? — немедленно спросил Шарль.
Бертран жестом оборвал его и, прожевав, сказал:
— Естественное желание — проверить, на месте ли те, ради кого они приехали. Это лишний раз показывает, что они собираются вести дело всерьез. Что ж, это нам только на руку! В любую минуту мы сможем забрать у нее ублюдка, если в том возникнет необходимость.
Магдален сидела в углу, ела и старалась ничем не выдать своего громадного облегчения.
— Почему они потребовали два часа? — осведомился Марк, — они стоят у ворот и могли бы сразу же направиться на переговоры.
— Они хотели помолиться за успех предприятия, —
— Тем лучше! — проворчал Бертран. — Отлично. Ты выйдешь на вал и покажешься им вместе с ребенком.
— А когда они прискачут, — мягко дополнил Шарль, — ты встретишь их на плацу и своими глазами увидишь, что мы приготовили им достойный прием.
Магдален содрогнулась от такого чудовищного предложения. Ужаса, промелькнувшего в ее глазах, было достаточно, чтобы де Боргары поверили в искренность всего того, что она говорила и делала.
А в это самое время люди Дюрана вслед за проворным и гибким Оливье пробирались по подземному коридору. Из-за недостатка воздуха свечи то и дело гасли. Из всего вооружения у них были только ножи. В кожаных куртках — чтобы хоть как-то защититься от оружия — было невыносимо жарко и душно. За стенами же разбойники Дюрана — в шлемах с плоскими полями, защищавшими от камней и стрел, — скучились, маясь бездельем, но готовые по первому же сигналу рога броситься к стенам с горящими вязанками хвороста. За ними лениво наблюдали часовые и арбалетчики за зубцами, тоже готовые в любую минуту пустить в ход оружие.
Гай и Эдмунд, восседая на лошадях, ждали, чтобы проехать на подъемный мост. Они были в полном боевом облачении, а за ними стояли под штандартами их оруженосцы, пажи и воины, и кони их рыли копытами землю, чувствуя близость битвы. Все знали, что едут в западню. Гай смотрел на небо, ожидая, когда солнце поднимется достаточно высоко, и как только огненный шар всплыл над горами, махнул рукой герольдам, чтобы те трубили сигнал к переговорам.
Мост с грохотом опустился, и рыцари, опустив забрала, устремились вперед. На плацу, держа руку в латной перчатке на рукоятке меча верхом на черном коне, одетый в доспехи ждал Шарль д'Ориак. Рядом с ним в той же позе застыли готовые к бою члены семьи де Боргаров. Вокруг полукольцом расположились конные и пешие воины. Магдален с ребенком на руках поднялась на стену.
За стенами светило солнце, а в колодце двора по-прежнему было темно и холодно. И тихо — как перед бурей. Дребезжание немедленно опустившейся за парламентерами решетки возвестило о том, что бой начинается, и Шарль с воинственным криком выхватил меч. Но на него с копьем на перевес уже несся Гай де Жерве, и секундой позже Шарль, сбитый точным ударом, с грохотом полетел на землю. Его оруженосец бросился к господину, чтобы помочь ему встать на ноги. И тут же из-под арки гарнизонного двора выскочили тридцать человек, вооруженных ножами. Издав боевой клич, смешавшийся с криками на плацу, они вступили в битву. Гай соскочил с лошади, намереваясь сразиться с Шарлем на мечах, но на него верхом на коне несся Филипп.
Магдален вскрикнула, и Шарль услышал. Он обернулся, поднял забрало, и глаза его зловеще загорелись. Шарль кинулся к ней, обеими руками держа меч, готовый разрубить ее пополам.
— Подлая шлюха! — взревел он, и крик этот перекрыл шум разгоревшейся битвы. Аврора завопила в руках Магдален, и женщина вздрогнув, помчалась по булыжнику двора. За ней,
Она слышала за собой торопливые шаги д'Ориака, потом огромная тень с мечом в руках легла на ступени лестницы. Магдален всхлипывала от ужаса, а ребенок кричал, надрывался, но она все бежала и бежала. Там, наверху, все было окутано дымом. Штурмовавшие обложили стены горящими связками хвороста, стрелки вели огонь. Взобравшись на стену Магдален, слыша за собой погоню, оглянулась: на нее с глазами, налившимися кровью, с мечом наперевес неслась смерть в образе кузена. Она отпрянула и увернулась от удара; меч со свистом рассек воздух, а Шарль по инерции пролетел несколько шагов к парапету. Дальше все было, как во сне: последний, роковой шаг д'Ориака за парапет и медленный-медленный полет за тяжелым мечом в чадящий дым… Только слабый крик возвестил Магдален, что это не сон.
— Пресвятая Богородица, Господи Иисусе! — бормотала она, но тут же вспомнив про Гая и Эдмунда, со всех ног побежала обратно во двор. Сперва она ничего не смогла различить в грохоте, крике и лязге — где уже вовсю кипела рукопашная. Магдален знала, что ей надо бежать к задним воротам, бежать, спасая себя и ребенка, но она не могла этого сделать, не увидев Гая.
И она его увидела. Как лев дрался он на мечах с Бертраном и удары этой битвы эхом разносились по двору, превосходя звон колокола. Два искуснейших бойца, два гиганта, два мастера страшного ремесла, именуемого убийством, оказались лицом к лицу. Вдруг Гай пошатнулся, теряя равновесие. С диким торжествующим криком Бертран ухватился за булаву и шипастый шар со страшной силой пошел вниз. Магдален дико закричала, но тут увидела, что Гай сумел увернуться в сторону, а вот голова Бертрана странно изогнулась. Потом де Боргар-старший наклонился вперед — через забрало хлынула кровь. Краем сознания Магдален поняла, что оплошность Гая была лишь обманным маневром. В следующее мгновение Гай вновь кинулся в битву.
Тем временем решетка ворот с грохотом поднялась, и воинство Дюрана с торжествующими криками ворвалось в крепость, неся с собой страх и смерть. Прохрипел рог, и лучники на стенах, развернувшись, обрушили на плац целый дождь стрел. И одна из них… одна из них ухитрилась проскользнуть в щель между шлемом и латами Эдмунда де Бресса. Вокруг уже слышались торжествующие крики, а он медленно оседал на землю, в своем черно-золотом плаще, забрызганном кровью, последним движением ухватившись за стрелу. Магдален бежала к нему. Сквозь смерть, сквозь стрелы, сквозь лес мечей она бежала к истекающему кровью мужу и вместе с ребенком упала перед ним на колени. Оруженосец и паж Эдмунда уже были рядом, они и подхватили господина на руки, чтобы оттащить подальше от схватки.
— Нужно вынуть стрелу, миледи, — сказал оруженосец, поднимая забрало раненого. — Раймонд сделает это, а я подержу его за плечи.
Глаза Эдмунда вылезли из орбит, но он все еще дышал. Двенадцатилетний Раймонд, превратившийся в это утро кровавой битвы из мальчика в мужчину, выдернул наконечник стрелы. Хлынула кровь, и Эдмунд хрипло вскрикнул.
— О, нет… Только не Эдмунд! — сзади возник Гай, и голос его невозможно было узнать. — Живо, надо снять с него латы и кольчугу, затем вынести его отсюда.