Клевета

Фэйзер Джейн

Ее кобыла гарцевала по горбатой мостовой, края которой были затоплены грязью и завалены нечистотами. Старуху, согнувшуюся вдвое под вязанкой хвороста, буквально смел с мостовой дюжий молодец с корзиной рыбы, и она вынуждена была продолжить путь, шлепая по вонючей жиже обочины. Сверху донесся предостерегающий крик, и секундой позже местный житель выплеснул из слухового окна ночной горшок; содержимое полетело в канаву, обрызгивая все вокруг.

Лорд де Жерве негромко чертыхнулся — зловонные брызги попали на ковровый чепрак его лошади. Постановлением муниципалитета запрещалось выплескивать содержимое ночных

горшков из верхних этажей, но что поделать с жителями Лондона, на которых нет управы? Они сами себе были господами: милиция, магистраты и уличная толпа не позволяли вмешиваться в свои дела никому — даже королю.

Только выехав из центра города на дорогу, ведущую к Вестминстеру — а до него оставалось примерно две мили, — они смогли облегченно вздохнуть. Вдали показались внушительные стены замка и вскоре они подъехали к великолепному каменному зданию — Савойскому дворцу, резиденции герцога Ланкастерского. Высоко в небе реял флаг Ланкастеров, а белые башни по углам сияли, как небесные врата на картинке из книжки, которую так часто читал Магдален отец Бенедикт.

Герольд Гая де Жерве протрубил в рог, возвещая о том, что прибыл лорд де Жерве, вассал дома Ланкастеров по поручению своего сеньора!

Большие ворота распахнулись, и всадники проскакали во внешний двор, запруженный народом. А тут уже со всех сторон к ним спешили слуги герцога, чтобы принять их со всеми полагающимися церемониями. Магдален помогли слезть с кобылы. Девочка переминалась с ноги на ногу, ожидая, когда Гай закончит разговаривать с камергером герцога. Судя по тому, что камергер то и дело бросал на нее быстрые взгляды, именно она и была предметом их разговора. Наконец Гай поманил ее к себе.

— Ступай! Тебя устроят в женской половине, там ты сможешь отдохнуть от поездки. — Заметив, каким грустным стало ее личико, он взял девочку за руку. — Не беспокойся, все будет в порядке.

— Но вы собираетесь оставить меня одну.

— Ну, только временно! Скоро тебя позовут, и там мы увидимся.

Оставалось только подчиниться. Через квадратный двор ее провели в огромное здание. Паж-провожатый хранил высокомерное молчание, словно она не стоила его драгоценного внимания; он даже не поприветствовал ее. Они шли по бесконечным запутанным коридорам, то вверх, то вниз по лестницам, пока не оказались в длинной галерее. Мягкий свет пробивался через высокие узкие окна, сквозь которые была видна сверкающая на солнце река. Отовсюду слышались высокие женские голоса и звуки лютни. На низких скамейках с мягкими диванными подушками сидели, склонив завитые головы над пяльцами, знатные леди в богатых, изысканных нарядах, расшитых жемчугом и золотыми и серебряными нитями. Они шептались между собой и, казалось, жили в своем собственном, таком далеком от Магдален мире!

Паж ушел, оставив ее у двери, и девочка застыла на месте, чувствуя себя неловко: эти знатные леди как будто не замечали ее. Ей хотелось в уборную и нестерпимо мучила жажда, но она никак не могла решиться обратиться к женщинам, потому что не понимала, кто же из них — хозяйка дома. Слезы обиды и негодования на Гая, бросившего ее, выступили на глазах Магдален.

Все еще не решаясь заговорить, она прошла в глубь галереи. Все леди были просто великолепны и роскошно одеты, но внимание девочки привлекла группа женщин у дальнего окна,

одна из которых играла на лютне и пела очень приятную, но незнакомую Магдален песню. Собравшись с духом, девочка отчаянно шагнула вперед и громко выпалила:

— Простите, сударыни, могу ли я видеть хозяйку дома, чтобы выразить ей свое почтение?

— Святые небеса? Откуда здесь это дитя? — девушка в темно-красном платье с кружевной накидкой засмеялась, но в голосе ее не было злобы, и Магдален приободрилась.

— Мне сказали, чтобы я ждала здесь, пока меня не позовут, — сообщила она. — Я прибыла с лордом де Жерве.

На минуту воцарилось молчание, затем пожилая женщина, стоявшая в центре круга, сказала со странным, но, как показалось Магдален, приятным акцентом:

— Подойди ко мне, дитя, я Констанца, герцогиня Ланкастерская.

Магдален шагнула к ней. Леди была большой и смуглой, с черными глазками, затерявшимися в складках жира, и черными волосами, упрятанными под чепец, украшенный сапфирами. На ее платье, тоже сплошь усыпанное драгоценными камнями, больно было смотреть. Магдален сделала реверанс, и стала ждать, пока эта большая леди ее наконец рассмотрит.

— Как тебя зовут?

— Магдален, миледи. Я дочь лорда Беллера, что из семейства Марчеров.

Легкий ропот пробежал по комнате, но герцогиня одним движением головы восстановила тишину.

— Вам пришлось проделать большой путь из вашего пограничного края, Магдален Беллер.

— О да, миледи. Дело в том, что я помолвлена с Эдмундом де Брессом, подопечным лорда де Жерве, — добавила девочка в официальной, церемонной манере, перенятой ею от взрослых, — то есть опустив глаза и сложив на груди руки. По ее наблюдениям, дом де Жерве был единственным местом, где не проводили строгого разграничения между ребенком и взрослым, но за его пределами всегда приходилось быть настороже и использовать разные уловки, чтобы произвести хорошее впечатление.

— Итак, вы прибыли с лордом де Жерве? — хозяйка дома в раздумье машинально дотронулась до своего подбородка, и тут Магдален к своему изумлению и восхищению заметила, что из него торчат несколько длинных черных волосков.

— Да, миледи, чтобы быть представленной его светлости, миледи. Дело в том, что он питает интерес к судьбе милорда де Жерве.

Между тем Магдален заприметила, что на столе стоят хрустальный кувшин и несколько кубков, и жадно вперилась в них глазами, на какой-то момент забыв о другой своей настоятельной потребности.

Констанца поймала ее взгляд.

— Тебе хочется пить, дитя?

— Да, миледи, но еще больше мне хочется в уборную, — выпалила Магдален, чтобы как можно скорее избавиться от неприятного признания.

— Ты можешь пройти туда, — герцогиня указала на занавеску в углу галереи, и Магдален, позабыв о всяких церемониях, стремглав кинулась в латрину; та была устроена в стене и соединялась со сточной канавой длинной каменной трубой.

Когда она вернулась, ее заставили полить руки медом и усадили на скамеечку возле герцогини. В галерее вновь установилась атмосфера тихой сосредоточенной деятельности, и никто как будто больше не проявлял открытого интереса ко вновь прибывшей, но Магдален казалось, что все перешептывания и переглядывания, которыми обменивались леди, относятся к ней и ни к кому другому.