Клевета
Шрифт:
— Хорошо, милорд. Если вам так угодно…
У Эдмунда отвисла челюсть и глаза в изумлении широко раскрылись. Неожиданное согласие жены не вызвало в нем никакого чувства удовлетворения, но ему пришла в голову мысль, что надо ковать железо, пока горячо. Потоптавшись рядом с ней и не дождавшись от нее больше никаких слов, он добавил:
— Мы вместе пойдем на вечерню.
— Как вам будет угодно, милорд, — ответила она так же безучастно.
Еще более пораженный и даже уязвленный этой внезапной капитуляцией, он вышел из комнаты, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке. А все дело было в том, что горе
Эрин и Марджери, несказанно обрадованные решением хозяйки покончить с добровольным заточением, трещали как сороки, помогая ей одеться к вечеру, и если бы не они, Магдален вообще пренебрегла бы своим вечерним нарядом. Увидев, однако, как шокированы ее намерением спуститься в большой зал в домашней одежде, она позволила им решать самим, что ей надеть, и в результате спустилась туда в кремовом платье из узорчатого дамаста и алой накидке, подбитой мехом черно-бурой лисы, с золотым ободом на тщательно расчесанных волосах. Но никакие усилия служанок не могли скрыть опухших глаз и бледности ее лица. Шарль д'Ориак, увидевший ее в первый раз со времени отъезда Гая де Жерве, был потрясен, насколько печаль изменила это прежде живое и выразительное лицо. Впрочем, его вожделение не стало от этого меньше: слишком чувственной и лакомой она казалась даже в своем горе.
Он наблюдал за хозяевами весь вечер и заметил беспокойство Эдмунда, его раздраженные и вопросительные взгляды на жену, взгляды человека, стремящегося утвердиться в подозрении, не дающем ему покоя. Шарль был доволен. Еще немного, и подозрения мужа прорвутся наружу, и едва ли женщина, находящаяся в таком подавленном состоянии, сумеет скрыть свои истинные чувства и убедить мужа в своей невиновности.
За ужином он был с двоюродной сестрой приторно любезен; а она, как и в первую встречу, отвечала безукоризненно вежливо. Но Шарль чувствовал ее глубокую отчужденность, видел, как она содрогается при малейшем прикосновении его руки — когда он передавал тарелку или тянулся одновременно с ней к черпаку в супнице. В такие мгновения в нем с новой силой закипала ярость, но он говорил себе, что ее отношение к нему не играет никакой роли, скорее, придает пикантность задуманной им тонкой игре.
Магдален еле слышала голоса в зале, почти не различала ужимок и гнусавого пения менестрелей на верхней галерее. Зажатая между подозрительными взглядами мужа и приторно-похотливыми комплиментами кузена, она чувствовала себя беззащитной жертвой, брошенной на съедение воронью, и потому сидела, не отрывая глаз от своих белых рук с длинными белыми пальцами, унизанными перстнями. Они были такие беспомощные и слабые, эти руки, но подсознательно чувствовала, что в них заключена сила, не меньшая, чем в мече или копье рыцаря.
Как только к столу поднесли блюда с очищенными орешками, фруктами и марципаном, Магдален поднялась из-за стола.
— Прошу прощения, милорды. Я несколько утомлена, и мне скоро кормить ребенка.
Шарль д'Ориак выдержал паузу, загребая горсть орехов, потом лукаво блеснув глазами, спросил:
— Вы, наверное, собираетесь пойти в часовню, кузина?
— Я. я вас не понимаю, — ее губы побледнели.
— Я
Он бросил в рот горсть орешков и начал их жевать.
— Если не ошибаюсь, лорд де Жерве в ту ночь тоже ощутил потребность помолиться святым заступникам? Вообще, он бодрствовал всю ночь перед отъездом из замка, что, впрочем, часто бывает с рыцарями перед началом длительной поездки.
— Мне ничего не известно об этом, — сказала Магдален твердо, хотя коленки у нее дрожали: она ощутила вдруг, что стоит на краю пропасти. Ей, однако, показалось, что Шарль не собирается выкладывать на стол сразу все карты, и она добавила.
— Я не знаю, посещал ли лорд де Жерве заутреню или нет. Желаю вам спокойной ночи, месье.
Огромным усилием воли она удержала себя от того, чтобы взглянуть на Эдмунда он сразу же прочтет в ее глазах испуг и воспримет это как признание вины.
Она вышла, ее размеренные шаги гулким эхом отдавались под сводами зала. Оказавшись во дворе, она судорожно вздохнула, словно вынырнув из-под воды. Воздух был теплым, а ей хотелось прохлады, очищающего дыхания зимы, искрения льдинок и поскрипывания снега под ногами. Эта же летняя ночь была слишком горячей, слишком липкой и спертой. До нее вдруг донеслись запахи кухни, и на Магдален вдруг накатил приступ тошноты, она едва успела спрятаться в ближайший угол, как ее вырвало.
Придя в себя, она поднялась вверх по лестнице и побрела к своим покоям. Эрин и Марджери вскрикнули от ужаса, увидев, как она, бледная как смерть, пошатываясь и прикрывая рот рукавом, вошла в комнату.
— Миледи! — Эрин упала к ее ногам. Что произошло? Вы больны?
— Я что-то съела за ужином, — ответила Магдален, сползая на стул, — принесите мне чистой воды и несколько листьев мяты — пожевать.
Пока служанки раздевали ее, Магдален жадно пила принесенную воду. Спустя минуту, облаченная в ночную рубашку и комнатные туфли, освежив рот, она приказала:
— Теперь оставьте меня. Я побуду одна.
Служанки удалились. Магдален сидела у окна, покачивая колыбель Авроры. Назревало что-то страшное, и на этот раз речь шла не просто об ее испорченном настроении, с которым она безуспешно боролась последние недели. Она все еще пыталась собрать воедино все душевные и физические силы, когда вошел Эдмунд. Лицо его было мертвенно-бледным. Магдален, как всегда, спокойно приветствовала его, словно не замечая той отчаянной надежды услышать от нее заверения, что она ни в чем не виновата, которая светилась в его глазах.
— Зачем ты ходила в часовню? С ребенком, да еще в полночь? — голос его звенел от боли.
— Я уже говорила тебе, что Аврора никак не могла уснуть, — сказала она, — и надеялась, что прогулка пойдет ей на пользу.
— Прогулка в часовню?
— Я ощутила потребность в утешении.
— Утешении милорда де Жерве?
В ту ночь она не нашла утешения у Гая, а потому сейчас покачала головой и чистосердечно ответила:
— Нет.
— Но он был там? — спросил Эдмунд, разведя руки и сжав кулаки, то ли бессознательно угрожая ей, то ли под влиянием какого-то другого чувства, которое она не могла определить.