Клеймо оборотня
Шрифт:
— Я — ученый, капитан, — ответила она, — и предпочитаю не предаваться измышлениям в отсутствие конкретных данных.
Брачер кивнул и улыбнулся:
— Весьма похвальное отношение к делу. Вы отлично работаете, мисс Левеншгейн. Я непременно скажу об этом доктору Реймору, когда увижу его.
В этот момент дверь с треском распахнулась, и два «кнута» втолкнули в комнату Калди и Бласко.
Бласко затравленно огляделся и тут же, увидев Луизу, улыбнулся:
— Bion journa, donna, [10] — сказал он на романшском.
10
Добрый
— Buon giorna, [11] — ответила она по-итальянски, бледная от переполнявшей ее жалости и страха за него.
Он перевел взгляд на Петру, скользнул по ее лицу, скрытому за маской и шапочкой, и снова улыбнулся Луизе.
— La famma blanka. — Его лицо расплылось в ухмылке. «Женщина в белом».
Охранники вытащили пленников на середину комнаты. Брачер неторопливо подошел к Калди и сказал:
— Сейчас мы зададим тебе несколько вопросов, и ты на них ответишь, цыган. В противном случае, — предупреждаю — тебе несдобровать. — Помолчав, он добавил. — И не советую испытывать мое терпение, притворяясь, что ты не понимаешь. Нам ведь отлично известно, что ты говоришь по-английски.
11
Добрый день ( итал.) ( прим. перев.)
Калди медленно поднял голову, посмотрел на Брачера и спокойно произнес:
— Я прекрасно понимаю тебя. Но если ты думаешь, что я дрожу от страха перед тобой, то ты ошибаешься, разве не заметно.
Задыхаясь от ярости, Брачер сильно ударил Калди кулаком в лицо, так что его голова резко дернулась назад. Однако на лице не появилось ни крови, ни синяков. Калди безучастно смотрел на Брачера, который с трудом подавив гнев, сказал:
— Ну, что ж, свинья, это на тебя не действует, хотя со временем, я уверен, мы найдем способ заставить тебя кричать от боли. А покуда… Твой приятель ведь не обладает твоими чудесными способностями? И если я проткну его ножом, у него пойдет кровь. А если я стану его пытать, он закричит. Поэтому коли тебе дорога жизнь друга, делай то, что тебе говорят.
Калди взглянул на Бласко и увидел страх в его глазах. Бласко не понял слов Брачера, но смысл их не оставлял сомнения. Калди вздохнул:
— Задавайте ваши вопросы. Я отвечу на них.
— Вот и молодец, — сказал Брачер и повернулся к Пратту. — Может быть, вы будете спрашивать, профессор? Я боюсь, как бы эта наглая скотина снова не вывела меня из равновесия.
Пратт кашлянул и откинулся на спинку стула:
— Как ты стал оборотнем?
Калди пожал плечами.
— Я не знаю.
Пратт нахмурился:
— Ты что же, решил пошутить с нами, цыган? Я задал тебе вопрос, на который хочу получить ответ. Как ты стал оборотнем?
— Я ответил на твой вопрос, — спокойно сказал Калди усталым, ровным голосом. — Я не знаю, как я стал оборотнем. Полагаю, меня укусил другой оборотень.
— То есть, укусив, оборотень и в самом деле может создать себе подобных? — спросил
— Думаю, да, — ответил Калди.
— И ты тоже так делал?
— Думаю, да, — повторил он.
— Сколько раз?
— Насколько мне известно, только один раз.
— Когда?
— Я не знаю.
Брачер сложил руки на груди, сурово нахмурившись:
— Как ты стал оборотнем? — повторил он вопрос Пратта.
— Я не знаю.
— Почему с тобой происходят эти превращения?
— Я не знаю.
— Как можно убить тебя и тебе подобных?
— Я не знаю.
— Ну, конечно, а если б знал, то ни за что не сказал бы, — процедил Брачер сквозь зубы. — Ты думаешь, мы поверим, что тебе ничего не известно о том, кто ты есть, и как ты такой получился.
— Мне совершенно безразлично, верите вы или не верите, — вяло проговорил Калди.
— Но тебе же не безразлично здоровье твоего друга, правильно? — потребовал капитан. Калди кивнул, — Тогда бы тебе не помешало быть поразговорчивее.
Калди вздохнул и сказал:
— Вы помните свое детство, капитан?
— Конечно, помню, — ответил он. — А причем здесь?..
— И какие воспоминания у вас яснее всего сохранились — воспоминания детства или то, что произошло за последний год?
— Поближе к делу, цыган, — рявкнул Брачер.
Калди отвел глаза от Брачера и уставился в пустоту:
— Время уходит и стирает воспоминания. Я ведь бессмертен, это я знаю наверняка. И воспоминания о такой долгой жизни потреблены под грузом лет. Любой человек помнит свое детство, но очень смутно, и к старости эти воспоминания становятся беспорядочными и отрывочными; а ведь старость для меня ничто. — Он печально улыбнулся. — Видите ли, у бессмертия есть свои недостатки. Память не рассчитана на бессмертие, память не может вобрать в себя бессмертие. Я помню более или менее отчетливо последние двести лет. Дальше уже воспоминания тускнеют, и в конце концов, они растворяются во мраке, а за ним-пустота… ничто.
— Двести лет! — воскликнул Невилл. — Так сколько лет вам, Калди?
— Я не знаю, — ответил он. — Первая дата, которую я могу припомнить, — это 1789 год, год Французской революции. В этом году меня выпустили из тюрьмы.
— А кто вас туда заточил? — спросил Невилл.
— Я не знаю.
— Когда вы попали в тюрьму?
— Я не знаю.
— Сколько времени продолжалось ваше заключение?
Он покачал головой:
— Сто лет, двести лет. Я и вправду не помню.
— Да это смешно! — сказал Брачер. — Как можно забыть свое происхождение!
— Вполне возможно, Фредерик, — задумчиво проговорил Невилл. — Если то, что он говорит, правда, если ему и впрямь столько лет, то можно предположить, что его рассудок просто не в состоянии удержать воспоминания обо всех событиях, которые ему пришлось пережить.
— Но…
— Не забывай, что у нас нет возможности сравнивать и абсолютно никаких представлений о том, что происходит с человеческим рассудком и человеческой памятью на протяжении веков. Рассудок может просто напросто не выдержать под бременем воспоминаний и вырубается, как электрическая цепь в момент перегрузки. И возможно, чтобы сохранить себя, разум через какое-то определенное время избавляется от своих воспоминаний, чтобы освободить место для новых. Так может быть, Фредерик, может быть.