Клеймо Солнца

Пауль Анна

— Причём здесь вообще Рэй Рилс и его видения?!

Несколько секунд мужчина неловко открывает и закрывает рот, теряясь перед моей нелепой попыткой откровенно солгать, а потом наконец собирается с мыслями:

— Когда тебе звонит брат, жди беды. Всё, что ты готов сделать — это не отвечать на его звонок, но от других опасностей держаться подальше ты, по-моему, совершенно не собираешься! Контролируй своих демонов, парень! Иначе…

— Иначе — что? — вскинув голову, спрашиваю я с вызовом.

Взгляд

Оутинса гаснет, и мужчина окончательно теряет остатки былой решительности.

— Я не хочу, чтобы тебе снова было больно, — внезапно очень тихо говорит он, и беспомощность в его взгляде задевает меня гораздо ощутимее, чем до этого — гнев.

Я горько усмехаюсь.

— Ударил по больному, а теперь сочувствуешь?

— Хотел узнать, насколько всё плохо, — признаётся он, пока мой взгляд бесцельно шарит по тарелкам, лишь бы не смотреть ему в глаза. И вот меня пронзает догадка, а затем за каких-то несколько секунд картинка в голове с лёгкостью складывается воедино.

Стол, полный самых разнообразных блюд. Внимательный взгляд Ньюта, пока он наблюдал за мной. Наблюдал ли? Он следил за тем, что я ем. Здесь не только суперфуды и полезные продукты, но и много жирного и вредного.

«Хотел узнать, насколько всё плохо».

Его беспокойство и забота обезоружили меня, но я всё ещё продолжаю упрямиться:

— Так вот, зачем всё это было: ты пытался понять, планирую ли я вернуться в форму. Неужели ты думаешь, что стоит опираться на такие нелепые показатели?

— Ты всегда был перфекционистом, — даже не пытаясь возразить или оправдаться, отвечает Оутинс с грустной улыбкой, садится обратно и жестом приглашает меня последовать его примеру. — Если ты задумал глупости и хочешь нарваться на неприятности, то первое, что ты сделаешь, — приведёшь в порядок своё тело. И скажи мне, что это не так?

Он улыбается по-отечески тепло, и вместе с тем печально, и я, понимая, что гнев Ньюта полностью иссяк, оставив только бессилие и пустоту, решаю наплевать на какую-либо осторожность.

— Хорошо, если бы я задумал глупости, — начинаю я, и взгляд Оутинса мрачнеет ещё сильнее. — Если бы решил нарваться на неприятности и попросил совета. Скажи мне, как одержать победу, даже не зная правил игры?

— Дэннис Рилс, я тебя предупреждаю…

— Нет. Я хочу знать ответ.

— Ты уже всё решил? — удручённо спрашивает Ньют, и от его скорбного взгляда мне становится не по себе. — Когда ты всё решил?..

— Что бы ты мне сказал? — упрямо повторяю я, не в силах даже самому себе ответить на вопрос, что я думаю о спасении невиновной души.

Оутинс тяжело вздыхает и качает головой.

— Меньше всего я хотел бы давать тебе советы и знать, что ты причастен…

Пока он подыскивает

слова, я прерываю его, вновь повторяя вопрос:

— И всё-таки, как бы ты мне ответил?

Тяжёлый взгляд. Разочарованный. Полный отчаяния. В глазах отражается внутренняя борьба, но в какой-то момент рассудительность Ньюта уступает моему упрямству. Судорожно вдохнув, смиряясь с неизбежным, он произносит очень медленно, взвешивая каждое слово:

— Я бы сказал, что ты должен понимать: Бронсон не хочет исследовать светлячка. Он совершенно не верит в науку и уж тем более не думает, что таким образом можно извлечь выгоду. Генерал не считает, что люди могли измениться настолько, чтобы это принесло ему пользу. Не удивлюсь, если особенности физиологии светлячка его не впечатляют. Возвращение на Землю генерала не интересует. Он прекрасно понимает, что именно технологии сделали выживание человека возможным, но также считает, что планета потеряна давно и, пока учёные придумают, как там можно жить, пройдёт слишком много времени. Гораздо больше, чем двадцать девять лет, как в случае с созданием Тальпы.

— Тогда зачем он отправил её в Сферу и впутал в это меня?

Вновь этот предупреждающий взгляд.

— Он хочет использовать её в политических целях.

Слова зависают в воздухе, подобно туману, в котором не видно пути и не видно смысла.

— В политических? — я не скрываю удивления.

— Если у генерала получится провернуть своё дельце, ты станешь тем человеком, который склонит чашу весов в его сторону. Солнечная — это козырь Бронсона. Ты же будешь чем-то большим. Он верит, что ты сможешь спасти его в случае, если всё пойдёт прахом.

— С чего мне его спасать?

Оутинс грустно усмехается и мягко говорит:

— Он считает, что ты всё ещё не хочешь зла Сьерре.

— Нелепо, — ворчу я, однако отвожу взгляд, а Ньют продолжает:

— И подозреваю, что он прав.

Чувствую, как Оутинсу хочется поймать мой взгляд, а мне не хочется снова увиливать. Мы внимательно смотрим друг на друга, а потом он произносит:

— Также я подозреваю, что в свете последних событий прошлые чувства могут оказаться не столь актуальными.

Ньют всё так же пристально смотрит на меня, пытаясь найти ответы, в которых я даже самому себе ни за что бы не признался, но я не успеваю потребовать объяснений, как он продолжает:

— В любом случае ты попадёшь на шахматную доску в качестве определённой фигуры, сам знаешь, какой.

Я не планирую создавать себе проблемы и ввязываться в борьбу с политической системой. Но моё природное упрямство и образное выражение Оутинса заставляет всё-таки спросить с горьким смешком:

— Как пешка может победить?