Клеймо ювелира Перхина
Шрифт:
Сначала, после самих похорон ей казалось, что стало немного легче, яснее, но ссора с отцом опять вернула тоску и скорбь. На целом свете остался только отец. Просидев с полчаса, уставившись в одну точку, она всё-таки встала, расправила плечи и медленно пошла на кухню. Постояла перед открытым холодильником, закрыла его, плеснула в чашку немного воды, выпила, вернулась в комнату.
Отец сказал, что заехал к бабушке после работы, чтобы завезти фрукты. Но фруктов нигде не было. В холодильнике вообще ничего не было, кроме четвертинки черного в пакете, нескольких яиц и начатой бутылки кефира. Нашёл её уже мёртвую на полу. Вызвал скорую. Варя приехала, когда её положили на носилки люди из похоронной службы. Они ушли вместе с отцом, закрыли квартиру, и Варя ночевала у него
– Ба, это ты? – спросила она у часов, – я здесь. У тебя. Теперь у себя. Спасибо. Люблю тебя.
На глаза навернулись слёзы, но не капали, просто застилали глаза. Фольга от шоколадки начала бликовать.
– Опять? – спросила она саму себя и попыталась дотронуться до шоколадки, но реальность поплыла, стала неосязаемой. Послышался звон хрустальных бокалов и голоса: "Он гений", "Яблоневый цвет", "Гений и псих". Везде мужской и женский смех, а женский как будто её собственный. Как будто она держит тяжёлый бокал, а на руке, на среднем пальце, золотой перстень с зелёным камнем, и ещё она видит свой кружевной рукав… и слышит то самое пение – птицу…
Пришла в себя. Подняла голову. Огляделась. В ногах почувствовала что-то тёплое, нежное. Альфонс решил поздороваться.
20. У Софьиной башни
Новодевичьи пруды всегда оставались излюбленным местом для гуляния. Они доезжали до метро «Спортивная» и шли пешком. Ещё на эскалаторе бабушка становилась немного другой, начинала погружаться в воспоминания, и её лицо оживало. Маленькая Варя никак не могла понять, почему бабушка жила на Чистых прудах, а гулять ездила на Новодевичьи? Может, она любила воду? Хотя рядом текла Москва-река, но на набережную они почти никогда не спускались. Потом Варя решила, что скорее всего бабушке нравилась атмосфера и вид на Новодевичий монастырь. Атмосфера в парке казалась умиротворяющей и даже возвышенной. И зимой, и летом почти с любой точки открывался живописный пейзаж. Большой пруд напоминал бриллиант в изумрудной оправе деревьев. Варя где-то это прочитала и сразу согласилась. В парке всегда можно встретить художников с маленькими мольбертами, они-то знают толк в атмосфере. Варя с бабушкой гуляли по аллеям и разговаривали. Именно здесь Мария Сергеевна любила вспоминать свою жизнь, и никогда не повторялась, казалось, у неё припасено столько историй, что они не кончатся. Но вот и кончились.
– Бабушка всегда ходила только в Успенскую церковь. Сюда. Она брала меня в церковь, чтобы я ставила свечку маме. Иногда свободных подсвечников не было, и я думала, что их нет, потому что мама обиделась на что-то, – так получилось, что они сели с Антоном на лавочку прямо напротив
Эту композицию поставили в парке, когда Варе было лет двенадцать, и она сразу её полюбила, – как будто утка была мама, а она сама все утята разом, но она никому об этом не говорила, даже бабушке.
– Сколько тебе было, когда мама умерла? – Антон старался смотреть на неё как можно меньше. В темной траурной одежде она казалась ещё красивее. Он с первого курса считал Варю красавицей, и думал, что он один видит в ней ту самую женскую породу, которую мужики ищут всегда, ту самую редкую красоту, которую надо разглядеть и которая открывается далеко не каждому, как он наивно полагал. Он смирился с тем, что она не видит в нём больше, чем друга и однокурсника, но от этого в ней ничего не менялось, она была неповторимым, глубоко засевшим в душе женским совершенством, женщиной его мечты, как бы приторно это не звучало.
– Одиннадцать. Бабушка мне, девчонке, рассказывала про Евдокию Лопухину, первую жену Петра Первого. Она здесь похоронена.
– Может, сделаем кружок? Мне лучше ходить, чем сидеть.
– Конечно.
Они встали и зашагали по аллее вдоль Большого пруда. Моросил мелкий дождь.
– У Софьиной башни все загадывают желания. Говорят, сбываются. Пошли, загадаем? – Антон не знал, что сказать, потому что Варя совсем закрылась в себе.
– Нет… не сейчас. Давай помолчим.
Они так и сделали: молча обошли пруд и опять подошли к скамейке рядом с бронзовыми утятами.
– Ещё посидим? – спросила Варя, – дождь совсем кончился, даже потеплело.
– Никогда не забуду, как мы тогда пили чай, и она рассказывала про Лилю Брик.* Столько юмора.
– Бабушка редко жаловалась на здоровье. Упала. Инфаркт. Не понимаю.
– Ну, в этом возрасте они часто падают, – Антон сделал паузу и с участием посмотрел на Варю, – из дома ничего не пропало?
– Да нет, хотя я не проверяла. Бабушка говорила, что я напоминаю её отца. Всё хотела что-то рассказать, «когда повзрослею», но так и не собралась.
– Что рассказать? – Антон немного оживился.
– А теперь не расскажет, – Варя его не слушала, – у меня не будет свадьбы. Я передумала.
– Из-за траура?
Она уставилась на утят, чтобы просто на что-то смотреть. На что-то, что не так раздражало.
– Этих утят подарили американцы во времена Горбачёва. Одного утёнка сразу украли, – попытался сменить тему Антон.
– Опять работу надо искать. Ничего не поделаешь, – вздохнула Варя.
– Работу? – оживился Антон, – знаешь… я… попробую тебе помочь.
Она повернула к нему голову. Глаза были полны слёз. Кивнула. Улыбнулась через силу и отвернулась.
– Я сожалею, Варь, – он и правда сожалел и думал всё это время только о том, чтобы её обнять и успокоить. Взял её руку и поднёс к губам. Но ей это было не нужно. Она ничего не замечала. Она никогда его не замечала.
––
*Лиля Брик (1891-1978)– «муза русского авангарда», возлюбленная Владимира Маяковского, адресат многих его произведений, хозяйка литературно-художественного салона в Москве.
21. Табакерка
Когда умерла мама, она мало, что понимала о смерти. Было жалко отца, он заигрывал с ней, разрешал пропускать школу, потакал её прихотям, она капризничала, иногда спекулировала на своём горе. Мелкие детские уловки вперемежку с настоящей болью. Но у неё была бабушка! Отдушина. Верная, хоть и строгая, внимательная, хоть и постоянно занятая, добрая, хоть и редко баловавшая деньгами, любимая… бесконечно… А сейчас она осталась с собой наедине. Никому не было до неё дела. Отец после ссоры ни разу не позвонил – выдерживал паузу, которую наверняка придумала Светлана. Они ждали, когда Варе станет совсем невмоготу, или у неё кончатся деньги, будет нечего есть и нечем платить за квартиру. Ну и хорошо, что не звонил, она не скучала, во всяком случае, пока. Виктор тоже молчал. Она и по нему не скучала. Было у них с Анжелой или нет, тоже не важно. С подругами покончено, как и с ним. Смерть бабушки огородила её от старой жизни. Оставалось только найти калитку в жизнь новую, нащупать новую себя.