Клинический случай

Хайасен Карл

– Что мы ищем? – шепчет Эмма.

– То, что не нашли плохие парни.

Думаю, один человек не смог бы справиться с таким здоровяком, как Джей Бернс. Значит, после того как они обыскали яхту, они отправили ко мне бритого злоумышленника на тот случай, если я выманил – или просто украл – какую-то важную улику.

Сорок пять минут мы с Эммой шарим по каюте, но не находим ничего, кроме пакетика с отсыревшей коноплей – очевидно, злодеи решили, что ее уже не раскурить. А вообще-то похоже, что каждый ящик, каждый шкаф, каждый закуток воры уже обшарили до нас, перетряхнув все содержимое. Мы поднимаемся на палубу и, взяв фонарик из запасов Джея, проверяем ведра с наживкой и

машинное отделение. С панели над штурвалом свисают провода – судя по всему, плохие парни прихватили с собой оборудование: скорее всего, УКВ-передатчик, эхолот и систему радионавигации. Хотели инсценировать обычную кражу – им явно не удалось.

Я показываю Эмме выдранные провода, а затем выключаю фонарик.

– И что теперь? – спрашивает она.

– Думаю, надо написать некролог.

– Джек!

– Прости, я забыл. Он не котируется.

– Ну разве что короткую заметку в Городские Новости, – говорит Эмма.

Извини, Джей, но так обычно и бывает. В газете нет места для второразрядных музыкантов, пусть даже и мертвых.

Голова раскалывается. Я аккуратно сажусь у штурвала на палубу яхты Джимми Стомы. Я спрашиваю себя, к чему приведет эта череда кровавых событий, которую я породил, заявившись к Джею Бернсу и пристав к нему с вопросами о тайных музыкальных экзерсисах Джимми. Я помню страх в его залитых алкоголем глазках, когда он спрашивал меня, жив ли еще Билли Престон, и теперь чувствую себя отвратительно – не надо было его дразнить, что он, мол, пережил Франца Кафку и Джона Леннона. Вдруг от всего этого он разволновался не на шутку и совершил необдуманный поступок: например, позвонил Клио Рио, предупредил, что я сую нос не в свои дела.

Эмма чихает в темноте.

– Извини. Я отвезу тебя домой, – говорю я.

– За что ты извиняешься? Это…

– Забавно?

– Интересно, Джек. Я целыми днями торчу на этих нудных собраниях или сижу, как дура, уставившись в монитор. Я первый раз на месте преступления.

– А что, Хуан не водил тебя на матч «Марлинов»?

– Давай, смейся. Не каждый…

– Что?

– Не важно, – отрезает Эмма. – Эй, а может, под баллонами с кислородом?

Я навожу фонарик на палубу перед транцем, где в два ряда аккуратно выстроились двенадцать белых баллонов, точно громадные бутылки молока. Вроде бы их никто не трогал – значит, преступников они не заинтересовали. Те, что бы они ни искали, думали, будто оно спрятано в каюте.

Эмма держит фонарик, а я по одному передвигаю баллоны. Ни под ними, ни между ними ничего нет. Я изумляюсь, когда Эмма вполголоса произносит: «Черт!»

И тут нам улыбается удача. Я двигаю предпоследний баллон и вдруг слышу, как внутри что-то гремит. Я переворачиваю баллон вверх дном, и мы видим свежий сварочный шов: кто-то вскрыл баллон, а затем заварил по новой. Баллоны специально расставлены так, чтобы грубый шов не бросался в глаза. Эмма открывает люк, и я втаскиваю баллон в раскуроченную каюту. Порывшись в разбросанном по полу содержимом ящика с инструментами, Эмма выуживает небольшое кайло и тяжелый молоток.

– Включи магнитофон, – говорю я. – И погромче.

Каюта тонет в звуках любимых Джеем «Лед Зеппелин», и я принимаюсь насиловать баллон с кислородом. Эмма, улыбаясь, закрывает уши руками. Ей весело.

Через десять минут неистовой долбежки молотком дно отлетает и, вертясь юлой, приземляется в раковину. Я запускаю руку внутрь полого алюминиевого цилиндра и достаю какой-то предмет, завернутый в пузырчатую пленку.

– Наркотики? – шепчет Эмма. «Оружие», – думаю я.

Я разворачиваю сверток и замечаю, что пальцы у меня дрожат; Эмма дышит неровно. Но оказывается, что в

свертке не марихуана и не оружие. Сперва я думаю, что это аудиокассета, но оно больше и толще.

– Дай-ка взглянуть, – просит Эмма. Она вертит в руках черную пластиковую коробочку. – Видишь эту штуковину? Это втыкается в компьютер.

– Что это может быть?

– Понятия не имею, – отвечает Эмма. – Но я знаю, у кою можно спросить.

– О нет. Только не в пятницу вечером.

– Сейчас уже утро субботы. – Она показывает на свои часы.

– Три часа ночи. Мы не можем ехать прямо сейчас, – настаиваю я.

– Почему нет?

– Потому что! – Черт, говорю я себе, просто покончи с этим прямо сейчас. – Потому что он будет не один.

– И что такого? – весело переспрашивает Эмма. – Ну в самом деле, Джек!

В машине я врубаю «Стоматозник», выкручиваю ручку громкости до упора и в честь покойного Джея Бернса ставлю Эмме песню, в которой он аккомпанировал Джимми Стоме.

В койке три дня я был счастлив вполне,Но теперь отпусти – я уже посинел.Ты совсем ни при чем, о-о-о, не надо обид.Десна кровоточит, мотор барахлит.Я люблю тебя, крошка, но заглох, точно трактор,Я люблю тебя, крошка, но заглох, точно трактор,Я хочу тебя, крошка, но я… заглох… точно…ТРАКТОР!

– Прикольно, – неубедительно врет Эмма. Мне не удается ее убедить, что Джимми Стома был гением.

– Ты расслышала, как Бернс играет на пианино?

– По правде говоря, нет, Джек.

– В стиле Литтл Ричарда. [67]

– Кто такой Литтл Ричард? – спрашивает она.

– Ты разбиваешь мне сердце.

Мы подъезжаем к дому Хуана.

– Я тут никогда не была, – говорит Эмма.

– Тогда мне следует тебя предупредить: именно здесь он часто спит с женщинами.

67

Литтл Ричард (РичардУэйн Пеннимэн, р. 1935) – американский певец, пианист, композитор, икона рок-н-ролла.

– Я постараюсь не устраивать скандала, – обещает Эмма.

В окнах дома свет не горит. Я решительно стучусь в дверь. Эмма стоит у меня за спиной, сжимая в руках хреновину, которую мы нашли в баллоне.

– Может, его нет дома? – с надеждой говорю я.

– Вон его джип, – показывает Эмма.

Я снова стучу, на этот раз громче. В боковом окне зажигается свет, и вскоре мы слышим голоса, несколько голосов.

– Хуан, – кричу я. – Эй, Хуан, это я!

Дверь приоткрывается.

– Некроман?

– Да. Ты одет?

Хуан высовывает голову и сонно моргает.

– Привет, – говорит Эмма.

– Привет, – отвечает Хуан и заливается краской. – Послушайте…

Но я перебиваю его невнятными извинениями и начинаю пересказывать бурные события вечера. Он обрывает меня на полуслове и приглашает войти. Мы с Эммой садимся рядышком (как голубки) на мягкую софу, а Хуан убегает в спальню переодеться. До нас вновь доносятся голоса, но Эмма и бровью не ведет. Она оглядывается по сторонам и, судя по ее лицу, находит, что у Хуана есть вкус. Через пару минут появляется Хуан в мятых голубых джинсах и рубашке-поло, а вместе с ним сногсшибательная брюнетка, я ее знаю: это Мириам, хирург-ортопед. Она демонстративно вырядилась в рубашку Хуана.