Клинический случай
Шрифт:
Не удивительно, что она предпочла больше не называться Синтией.
– Я Джек Таггер, – представляюсь я. – Рад познакомиться. И мне жаль, что меня к вам привели столь печальные обстоятельства. – Я вроде как хотел ей намекнуть, что мне известно о ее растущей славе и, если бы не смерть ее мужа, я был бы счастлив взять у нее интервью для «Музыкальной странички».
Мы садимся. Вдова – на край длинной кремовой софы, я – на деревянный диванчик рядом. Не теряя времени, я сообщаю Клио Рио, что я в полном восторге от ее хита.
Она тут же расцветает:
– А
– Вы еще спрашиваете!
– И что вы думаете, он не слишком?…
– А Джимми клип понравился?
– Он был от него без ума, – отвечает Клио.
– Присоединяюсь к его мнению. – Я кладу на колени блокнот, открываю его и снимаю колпачок с ручки.
– Вы первый позвонили, – говорит миссис Стомарти.
– Я был его поклонником.
Она отвечает мне слабой улыбкой:
– Теперь наверняка будут звонить желающие заработать на его смерти.
– Да, это неприятно, – говорю я. – Я знаю, что вы не хотели раздувать шумиху.
– Джимми не хотел.
– Обещаю, что не отниму у вас много времени.
Бритоголовый приносит Клио высокий запотевший бокал. Похоже на «отвертку». На меня бугай даже не глядит – и слава богу.
– Хотите что-нибудь выпить? – спрашивает Клио.
Тут я обращаю внимание на ее глаза: красные, будто она плакала или не выспалась. Она носит голубые контактные линзы.
– Кока-колы? Пива? – допытывается она.
– Нет, спасибо.
Чтобы сдвинуться с мертвой точки, я задаю несколько простеньких вопросов. Как вы познакомились? На вечеринке «Ви-эйч-1». Как долго вы прожили в браке? Меньше года. Где проходила церемония бракосочетания? В Сэг-Харбор, на яхте приятеля Джимми. В самом деле? И как его зовут? Я не помню. Вроде бы саксофонист. Сессионный.
Я записываю ее ответ, но не тороплюсь задавать следующий вопрос. Даю миссис Стомарти время подготовиться. Это самый неприятный момент в моей работе – когда приходится бесцеремонно вторгаться в чью-то скорбь. Хотя я знаю, что люди охотно рассказывают посторонним о близких, которых потеряли. Наверное, легче так, чем говорить о покойнике с родными, которые знали его как облупленного. Журналист, пишущий некролог, дает им шанс начать с белого листа и представить умершего таким, каким он, по их мнению, должен остаться в людской памяти. Некролог – это последний ярлык, который навешивают на человека.
Скорбным тоном я спрашиваю:
– Миссис Стомарти, расскажите мне о поездке на Багамы.
Она ставит бокал на тиковый журнальный столик:
– Джимми там нравилось. У нас был дом, на Эксуме.
Я смотрю вниз и вижу, что она сжимает и разжимает пальцы ног. Либо это ее способ заниматься йогой, либо Клио Рио нервничает. Я спрашиваю, случилось ли это во время их отпуска.
Она фыркает:
– Для Джимми каждая поездка
Я записываю каждое слово, а сам думаю о том, как быстро миссис Стомарти привыкла говорить о Джимми в прошедшем времени. Обычно свежеиспеченные вдовы разглагольствуют о мужьях так, словно те еще живы.
Например: «Для Джимми каждая поездка на острова как отпуск». Или: «Он любит плавать с аквалангом». И так далее.
Но Клио ни разу не оговорилась. Никакого подсознательного отрицания. Джимми Стома мертв.
– Не могли бы вы рассказать мне, что произошло в тот день, когда он умер? – прошу я.
Она поджимает губы и берет бокал. Я жду. Она кладет в рот кубик льда и говорит:
– Это был несчастный случай.
Я молчу.
– Он нырял взглянуть на обломки самолета. На глубину пятьдесят, шестьдесят футов. – Миссис Стомарти перекатывает кусочек льда то за одну щеку, то за другую.
– Где?? – уточняю я.
– Недалеко от Чаб-Кэй. Там повсюду затонувшие самолеты, – добавляет она. – Напоминания о прежних веселеньких временах.
– А что за самолет?
Клио пожимает плечами:
– ДС-что-то. Не помню, – отвечает она. – Я была на яхте, когда это случилось. – Она разгрызает несчастную ледышку.
– Вы не ныряете?
– Вообще ныряю. Но в тот день решила позагорать.
Я киваю и многозначительно вглядываюсь в свои записи. Потом корябаю пару слов. Поднимаю голову и снова киваю. Хуже нет, когда во время такого деликатного интервью журналист проявляет нетерпение. Клио достает очередной кубик льда из бокала. Затем сутулится и замирает, как будто хочет согнуть позвоночник колесом.
– Джимми погрузился как обычно, – говорит она. – Но назад не поднялся.
– Он был один? – уточняю я.
– Нет, он никогда не нырял один.
Снова прошедшее время, думаю я.
– С ним вместе нырял Джей, – продолжает вдова Джимми. – Только он погружался к хвосту самолета. А Джимми – к носу. Понимаете, самолет распался на две части, там, на дне.
Джей Берне? Из «Блудливых Юнцов»?
Она кивает:
Они с Джимми были, типа, лучшие друзья. Джей поднялся, стал залезать на яхту и вдруг спросил: «А Джимми еще нет?» А я ему: «Нет, он еще внизу». Понимаете, я читала журнал. И за временем не следила.
Клио поднимает пустой бокал и поворачивается к двери на кухню. Через секунду громила подлетает с новой порцией «отвертки». Телохранитель, умеющий смешивать коктейли, – каждой поп-звезде необходимо заиметь себе хотя бы одного такого.
Вдова отпивает и рассказывает дальше:
– Так вот, Джей схватил новый баллон и снова прыгнул в воду, но… Джимми не нашел. Его не было у обломков самолета. – Клио откидывается на спинку софы. Она больше не смотрит на меня; она смотрит в окно на океан. Ее взгляд прикован к чему-то далекому, что не дано увидеть мне.