Клиника «Амнезия»
Шрифт:
Я бросил прощальный взгляд на автобусную станцию. На торговые ряды, где под желтым светом электрических ламп, ставшим как будто еще ярче в надвигающихся сумерках, продавали недозревшие бананы.
– Давай, – подбодрил меня Фабиан, – заходи и шагай к нашим местам.
Я повиновался и, преодолев незримую стену кондиционированного воздуха, вошел внутрь.
Мы опустились в обтянутые серым кожзаменителем кресла. Наконец салон заполнился пассажирами и двери с шипением закрылись. Автобус тронулся и вскоре влился в сумасшедший поток вечернего уличного движения, типичный для этого дня недели. Мимо проплыли красные крыши Старого Кито, затем автобус набрал скорость и вырвался на загородное шоссе. Я посмотрел на держатель
– Звучит почти как чей-то адрес, – произнес я. – Авенида де лос Волканес, дом 66.
– Точно. Отныне это наш адрес, – вяло согласился Фабиан, глаза которого уже слипались.
Мы ехали на юг. В динамиках салона на умеренной громкости звучали ритмы духовой секции какой-то песни в стиле сальсы. Тонированные стекла выполняли функцию огромных солнечных очков, затемняя и в чем-то улучшая внешний мир, превращая все в собственное отражение. Солнце опускалось за линию горизонта, и салон автобуса залило красным светом. Мы по-прежнему проносились мимо придорожных деревушек, состоявших из крошечных, неряшливо сложенных домиков. В пыли катались жалкого вида тощие собаки, возле домов, сгорбленные под тяжестью мешков с зерном, сновали индейцы. Все эти сценки стремительно сменяли друг дружку и быстро растворялись в пространстве, оставаясь далеко позади. Лишь вершины вулканов не двигались с места. Они величественно возвышались над пролетавшим в окне ландшафтом, подавляя его своими внушительными размерами. Остальные пассажиры читали журналы, спали или болтали друг с другом. В окнах автобуса, похожих на экраны огромных телевизоров, по-прежнему мелькали быстро сменяющиеся картинки окружающего мира.
Автобус поднимался все выше в горы, и перед моим взглядом мелькали окутанные тьмой участки заброшенной земли да изредка огни небольших городков, которые как будто опускались все ниже и ниже. Деревни, которые мы проезжали, часто представляли собой немногочисленные деревянные лачуги, прилепившиеся к обочине. В тумане порой можно было увидеть одинокую собаку, то ли дохлую, то ли спящую под единственным уличным фонарем. Автобус неутомимо продолжал взбираться в гору. Я не раз бросал взгляд в окно, чтобы полюбоваться простиравшейся внизу головокружительной панорамой. При этом я старался не думать о родителях Фабиана.
Сначала мы увидели россыпь городских огней в раскинувшейся под нами горной долине и лишь затем начали спускаться вниз по гигантскому горному серпантину. В некоторых местах дорога поворачивала так круто, что временами автобус был вынужден маневрировать взад-вперед. Церковная колокольня в центральной части города была изнутри освещена желтым светом, и лишь избрав ее качестве ориентира, я мог судить, какое расстояние мы преодолели при спуске в долину. Колокольня сияла так ярко, что на фоне окружавшего ее ночного мрака казалась нереальной, словно игрушечной. Спуск в долину показался мне бесконечным, однако довольно скоро мы уже неслись по пустынным улочкам, пыльным и унылым. Через какое-то время автобус остановился.
– Ты уверен, что нам выходить именно здесь? – поинтересовался я у Фабиана. Мы были единственными из пассажиров, кто пожелал высадиться в этом городке.
– Разумеется. Здесь никто не выходит, кроме нас, лишь потому, что сейчас поздняя ночь. Заявись мы сюда в дневное время, тут было бы полно туристов.
Мы остались одни на безлюдной рыночной площади. В нос била явственно ощутимая вонь подгнивших плодов маракуйи и манго. Определить высоту гор в ночной темноте можно
– Светоч Божий, – произнес Фабиан, задрав голову вверх, и, сделав глубокий вдох, добавил: – Типичный запах высокогорного воздуха. Бесподобно. Мне нравится это местечко.
– Мне тоже, – отозвался я и огляделся по сторонам. Площадь была застроена зданиями в колониальном стиле – балкончики из изящного чугунного литья, закрытые резными деревянными ставнями окна. Где-то в переулке, нарушив ночную тишину, взвыли невидимые коты: не иначе как сцепились из-за какой-нибудь лакомой находки под рыночными прилавками.
– Похоже, здесь все закрыто на ночь. Где же у них гостиница? – спросил я.
Фабиан уверенно зашагал через всю площадь в направлении одного из переулков. Я покорно последовал за ним.
Крепкие двери домов, мощенная камнем мостовая с давно заброшенными ржавыми трамвайными рельсами. За темными ставнями одного из домов я услышал попискивание радиоприемника. После кондиционированного воздуха автобусного салона местный воздух показался мне особенно свежим, хотя и довольно разряженным. Я шел медленно, чувствуя, как трудно мне дышать.
– Смотри! Мои догадки увенчались успехом! – услышал я впереди голос Фабиана.
Повернув за угол, я увидел белесую неоновую вывеску торчавшую над массивными деревянными дверями. Хотя она' не светилась, я все-таки разобрал буквы, которые складывались в испанское слово Hostal. [2] Фабиан принялся беззастенчиво и требовательно стучать в одну из створок, после чего отступил немного назад и заглянул в окна гостинцы. Его никто не услышал. Дверь была такой массивной, что в ней попросту утопали все звуки. С моей стороны двери я заметил кнопку старого металлического звонка, покрашенную черной краской, а под ней современную пластмассовую кнопку. Я нажал на нее. На сей раз изнутри послышался писк звонка, скрежет поворачиваемого в замочной скважине ключа и позвякивание открываемых засовов. Через несколько секунд на пороге появилась средних лет женщина, одетая в пляжный халат и розовые шлепанцы.
2
Гостиница, постоялый двор (исп.).
Я был морально готов к тому, что сейчас она спросит, сколько нам лет. Фабиан выглядел старше меня, я же – как выяснилось позднее – с моей европейской внешностью обычно провоцировал в окружающих целую последовательность шаблонных представлений об иностранце-гринго, даже несмотря на юный вид. Прежде всего во мне видели потенциальный источник наживы. Мы заплатили Розовым Шлепанцам долларами за ночлег и попросили разбудить рано утром, чтобы успеть на поезд, отправляющийся на юг. По безмолвному кивку хозяйки гостиницы я понял, что это обычная просьба всех ее постояльцев.
Мы последовали за ней через темный внутренний дворик, уставленный горшками с какими-то папоротниками. Главное место в нем занимало фиговое дерево. Ветви были увешаны клетками с крошечными певчими птичками. Выложенный терракотовой плиткой пол испачкан потеками гуано. Неужели, подумал я, хозяйка не выпускает на волю этих пернатых созданий, чтобы они могли оправиться? Когда мы стали подниматься вслед за Розовыми Шлепанцами по лестнице на второй этаж, я посмотрел вверх и понял истинный источник этих обильных выделений. В том месте, где беленные известью стены сходились со стропилами крыши, перевернувшись вниз головой подобно летучим мышам, устроились на ночлег тридцать или сорок пар лесных птиц. На всякий случай на полу буквально на каждом шагу были разложены газеты.