Клиника Сперанского
Шрифт:
– Семен Адамыч, простите Бога ради, - сказал Новиков.
– Это меня Петр Юрьевич Шмака напутал. Короче, еду к вам.
– Вы по поводу Лопатина?
– уточнил Дударев.
– Да, да.
– Что ж, подъезжайте, - вздохнув, сказал Дударев. Видно, особой радости от предстоящей встречи не испытывал...
Хорошо иметь дело с пенсионерами - всегда сидят дома.
Вот и Дударев сидел - ноги плохо слушались. Судя по внешности, было ему за восемьдесят, значит, во времена Ельцина-Черномырдина был он далеко не юноша - в районе семидесяти лет. В без малого семьдесят заведовал архивом
– Ну что, Семен Адамович?
– сказал Новиков, подождав, пока Дударев устроится в своем кресле, и сев рядом на стул.
– Вы уж извините, что так неожиданно.
– Что натворил Лопатин?
– спросил Дударев.
– Помер, - коротко ответил Новиков.
– Валерка помер?
– огорошено произнес Дударев.
– Такой здоровяк?
– В газетах писали, - сказал несколько удивленный Новиков. Казалось, весь мир об этом знает.
– По телевизору сообщали. По радио.
– Не читаю, не смотрю и не слушаю, - Дударев пренебрежительно махнул рукой.
– Уши от всего этого вандализма вянут. Глаза на лоб вылазят. Вон мои друзья, только с ними и общаюсь, спасаясь от этой мерзости.
Кивнул на уставленные книгами стеллажи. Книги были в добротных обложках, многие с полустертым золотым ыпучившем, не эти ядовито-яркие лакированные , от начала и до конца испеченные компьютером, где порою в названии орфографические ошибки.
– Да, да, - сказал Новиков, не предполагая даже, что именно в этот момент...
Именно в этот момент молодой человек невзрачной наружности в джинсах и клетчатой рубашке с коротким рукавом умело вскрыл отмычкой дверь в квартиру Ивана Георгиевича Лисова. Сделано это было так ловко, что бывший прокурор ничего не услышал.
Он дремал на диванчике, пребывая в полусне-полуяви, в которой то появлялся, то исчезал Валерик Лопатин, которого, похоже, все-таки убили. Недаром же приходил этот симпатичный чекист. Вот осел старый, подумал он, вспомнив вдруг, что Валерий оставлял ему перечень вопросов, в который он, Лисов, собственной рукой вписал соответствующие статьи Уголовного кодекса. Нарушения были, конечно же, вопиющие, но Лопатин за бумагой так и не пришел. Надо было бы отдать её, э-э, Владимиру Андреевичу, он ведь что-то подобное и искал.
Лисов открыл глаза и вдруг увидел склонившуюся к нему жабью всю в наростах синюшную рожу.
– Ва-а-а, - сказала рожа и распахнула пасть, из которой повалил черный дым, до того ядовитый и удушливый, что Лисов немедленно задохнулся...
Молодой человек выпрямился, посмотрел на ыпучившеего глаза, с отвалившейся прокурора и потихонечку так, удовлетворенно констатировал:
– Обширный
Хихикнул, неслышно, на кошачьих лапах, направился к выходу. В прихожей посмотрелся в зеркало. Ничего жабьего в его заурядном совершенно не запоминающемся лице не было, но он знал, что именно в последние секунды своей жизни видел Иван Георгиевич Лисов...
– Да, да, - сказал Новиков.
– Книги - это хорошо. Я вот к вам по какому вопросу, Семен Адамыч. Виктор Степанович Черномырдин в своё время подпитывал бизнес, распределяя ссуды. В вашем архиве оставались какие-то следы?
– Не просто следы, а целые тома, - ответил Дударев.
– Но давать нашему бизнесу ссуды - это то же, что поливать из лейки пустыню Сахара. Всё мгновенно уходит в песок и ничегошеньки не вырастает.
– Лопатин к вам именно с этим подходил?
– Именно с этим, - Дударев усмехнулся.
– Сейчас-то легко говорить, как во времена Ельцина разбазаривалось государство, но тогда проблема наваливалась на проблему. Вы же прекрасно знаете, откуда вырастали ноги у этих проблем.
– Оттуда же, откуда растут и сейчас. Мы, русские, всем поперек горла.
– А почему, думаете, поперек?
– спросил Дударев.
– Потому что народ не умеет за себя постоять. Государство использует его в качестве туалетной бумаги, а он с достоинством терпит. Таких в стае не уважают, от таких избавляются. Весь мир сейчас сколотился в огромную звериную стаю. Нужны стае Чайковский, Грибоедов, Шишкин, тот же Горький с его обостренным чувством человечьей значимости? Да упаси Бог. Это не щекочет нервы. А вот кровь щекочет, имузыка эта, от которой селезенка вибрирует, щекочет.
– Да вы, смотрю я, коммунист, - сказал Новиков, но, увидев, как досадливо поморщился Дударев, поспешил исправиться: - Шучу я, Семен Адамыч. Конечно же, всё, что вы говорите, истинная правда. Жить надо своим умом, а не постулатами Бзежинского. Но вернемся к Лопатину. Вы ему что-нибудь подобрали?
Дударев опять поморщился. Чувствовалось, разговор ему начал надоедать.
– Думаете, все эти тома сохранились?
– произнес он.
– Не будьте наивными. Ни следочка не осталось.
Он посмотрел на Новикова и вдруг смилостивился:
– Кое-что удалось наскрести. Если уж так необходимо, у меня есть второй экземпляр. Привычка, понимаете ли, оставлять лишнюю копию.
– Первый у Лопатина?
– уточнил Новиков.
– Да, - сказал Дударев.
– Мне самому трудно, возьмите в книжном шкафу. Нижняя полка справа, в голубой папочке.
Книжный шкаф в комнате был один, остальное пространство вдоль стен занимали стеллажи. Книг здесь было - уму непостижимо.
– Так я её возьму?
– сказал Новиков, найдя голубую папку.
– Возьмите, - утомленно ответил Дударев.
Глава 14. Давай, Тузик
Шмаки жили в сталинском доме, снаружи нарядном, капитальном, с башенками, а внутри давно уже нуждающимся в серьезном ремонте. Всё потихонечку изнашивалось - трубы, батареи, унитаз. Паркетные полы скрипели, кафельная плитка местами отвалилась, потолок и стены в ванной почернели оттого что затапливали соседи сверху.