Клинки и карабины
Шрифт:
Второй из монахов, худощавый мужчина лет сорока откинулся на спинку кресла и щёлкнул сандаловыми чётками:
– Да, сеньор Юронимус из дома Морн, второй по значимости в разведке Шадтаха. Вы правы, и я рад тому, что вы так близко сидите к нему и умудряетесь водить этого живого бога Лемурии за нос. Поговорим?..
Эпилог
В опрокинутой голубой чаше неба кружил коршун. Птица, широко раскинув крылья, ловила воздушные потоки и планировала на них, плавно скользя в жарком мареве.
Блас стоял на тихой улице маленького городка, откуда ушёл так много
Он шёл весь день, решив отказаться от дилижанса, шедшего через его дом, и задумав пропылить весь этот свой самый долгий путь. Подошвы крепких, воловьей кожи, высоких и шнурованных ботинок надёжно топали по грунту, неся его домой.
И вот сейчас, опустив в пыль дорожный мешок, Блас стоял в тени старой оливы, посаженной кем-то из соседей его деда. Смотрел на невысокий каменный забор, на небольшой сад. На маму, помешивающую ложкой варенье в большом медном тазу. На сестру, устало снимавшую с верёвок высохшее бельё. На её мужа, как обычно ковырявшегося в каком-то механизме. На племянника, игравшего с большим чёрным и пушистым котом с белым пятном на мордочке.
Блас де Мендоса, кастильский идальго, вернувшийся с войны, которой могло и не быть, смахнул слезу, и улыбнулся. Расстегнул боковой карман мешка и достал маленькую, вырезанную из кости свистульку в виде птицы Сирин, привезённую в Лемур откуда-то с дальнего скифского Севера.
Коршун, с высоты своего полёта услышавший внизу переливчатый свист, чуть изменил начинавшийся круг, высматривая неизвестную пока добычу. Но умная старая птица быстро поняла, что обманулась, и, взмахнув сильными крыльями, ушла в сторону заката.
«Валхалла-Зеро» (цикл «Родина – за нами»)
Макар стоял на улице, с удовольствием вдыхая свежий, морозный воздух. Падающие снежинки лениво кружились в воздухе, медленно оседая на цигейковом воротнике и еще твердых, не разношенных, плечах нового тёплого драпового пальто.
Он покрутил по сторонам головой, наслаждаясь тем, что видел. Неширокая улочка, с низкими, в три окна домами и невысокими, выкрашенными в зелёный или голубой цвет, заборами. Вдали виднелись дымящие заводские трубы, где-то слышался звук моторов грузовиков, едущих в сторону восстанавливаемой Москвы. Их водители торопились попасть туда до того, как улицы заполонят её жители, спешащие на работу.
Да, здесь не было и малого куска той красоты, которую он видел в Польше, Венгрии, Румынии или Германии. И даже его родная станица, стоящая на берегу Абинки там, на далёкой Кубани, была куда как красивее. Но он понимал, что всё равно эта рабочая окраина Москвы прекрасна.
Чудесна той красотой, которую создала сейчас зима, мягкая и добрая зима нового, одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. И этого, её, нетронутого великолепия больше не нарушат никакие, кроме фабричных, дымы: ни непроглядно-тёмные и ядовито воняющие от жирно чадящей техники, ни деловито-серые и грустно-кислые от горящих хат и несколько этажных домов, ни густо-чёрные и смердящие тлеющими остатками тел…
Макар достал из кармана трофейный
– Здорово, пластун! – шедший с дежурства милиционер Егоров, живший через два дома, устало улыбнулся. – Ты в Москву никак?
– Здорово. – Макар пожал ему руку. – Как дежурство?
– Спокойно вроде. – Несмотря на усталость, Егорова явно тянуло потрепаться с соседом-фронтовиком, которого он крепко уважал. – Хотя автоматы так и не сдаём. Всё этих ловим, которые с «Чёрного пса». Совсем распоясались паскуды, что хотят, то и творят. Эх, говорят, что вот в Одессе это дело провернули быстро.
– Гхм… – Макар кашлянул.
Одесса… Лабиринты её узких брусчатых улиц, которые тогда были густо политы тёмно-багровой кровью. Вспышки пистолетных выстрелов и отблески фонарей на лезвиях хищных финок.
– Ты чего?! – Лицо Егорова вытянулось.
– Хороший ты мужик, милиционер. – Макар бросил окурок в невысокий сугроб. – Только болтай поменьше, а? Не было ничего в Одессе, ты разве не знаешь?
– Ну да. – До Егорова медленно и верно стал доходить весь смысл того, что он только что ляпнул незнакомому, в сущности, человеку. – Ты это, кубанец…
– Да всё нормально. – Макар похлопал его по плечу. – Не переживай, и не вздумай чего придумать. Я там был, в Одессе… Ты лучше скажи, здесь то, в Перловке, этих ваших псов точно не было? А то мне сегодня, возможно, задержаться в городе придётся, а за Машу я переживаю. Одна баба останется, а от её Мухтара толку-то против ножа…
– Да нет. – Егоров облегчённо вздохнул. – Крутилась правда какая-то «эмка» вроде бы вечером. Но вообще тихо было. Да ты не переживай, я ж охотник, автомат-то сдал, а ружьё есть дома. В случае чего присмотрю, не переживай.
– Ладно. – Макар усмехнулся. – Хозяйке своей скажи, чтобы с утра приходила. Я для них с Машей торт прихвачу. Ну, бывай, служба.
Макар быстро шёл в сторону железнодорожной ветки, спеша на ближайшую электричку. Разговор с соседом задержал его вроде бы и ненадолго, а время поджимало. Стрелки часов уверенно ползли к тому времени, из-за которого он мог и не успеть дойти до платформы. Сидеть ещё час в станционном буфете ему не хотелось, домой возвращаться – смысла тоже не было. Так что приходилось поторапливаться.
Небольшой пятачок, находившийся перед жёлтым зданием станции, заставленный железными прилавками с козырьками, уже занятыми местными торговками, виднелся в конце очередной небольшой улицы. Макар ускорил шаг, и неожиданно почувствовал уже ставшую забываться дрожь от предчувствия опасности.
На перекрёстке, который остался позади тихо зафырчал мотор машины. Быстро глянув через плечо, он увидел тёмную «эмку», неторопливо перегородившую улицу. А со стороны привокзального рынка, уверенно идя в его сторону, двигались двое в коротких куртках и низко надвинутых кепках. Сзади тихо хлопнула закрывающаяся дверь, и послышался чёткий хруст приближающихся шагов.