Клинки и крылья
Шрифт:
Альену было жаль его (теперь — искренне), но дорелиец сделал свой выбор, и передумывать поздно. Пусть хорошенько запомнит, какова изнанка подвигов, о которых после творятся легенды. Пусть запомнит, чтобы потом кому-нибудь рассказать — или просто чтобы вспоминать по ночам, вместо дрёмы после плотного ужина…
Верхние ярусы Храма набросились на Альена сумятицей чудес и впечатлений, так что он даже растерялся. Утешать себя оставалось только тем, что у него есть какой-то (крайне неопределённый) запас времени, обещанный тауриллиан, а значит, будет и шанс обследовать залы, террасы и сады
Хотя другая его часть — та, которую Альен не любил больше всех остальных, в разной степени ненавистных, — не без самодовольства считала, что Ривэн никогда не убьёт его (даже если не учитывать трудности чисто, так сказать, технического порядка)…
Хаос внутри него слегка ошалел — во-первых, от разных видов и уровней магии, которая золотым покрывалом окутывала каждый поворот и закоулок Эанвалле; а во-вторых, от близости разрыва. Спускаясь в подземелье следом за Мельпоменой, он шёл к огненным вратам из своих снов, и поверить в это было всё ещё трудно.
— Чего ты сейчас хочешь, Альен Тоури? — вдруг спросила Мельпомена, когда, они свернули направо, пройдя очередной каменный коридор. Воздух стал особенно влажным и спёртым; Ривэн нервно чесался — обстановка в подземелье, должно быть, напомнила ему Особую коллекцию Люв-Эйха с головами его врагов… Но на кладбища и усыпальницы у Альена во всех смыслах (увы) был нюх, а здесь он не чувствовал ничего подобного. Он подбодрил бы этим Ривэна, если бы их не сопровождал «конвой» из трёх разномастных бессмертных.
— В каком смысле? — спросил Альен, прислушиваясь к гулкому эху собственного голоса. Где-то впереди ему послышался стук копыт. Иллюзия — раз уж в них мастерство тауриллиан должно проявляться сполна? Или нет?…
— В любом, — не оборачиваясь, бросила Мельпомена; говорила она, как и Поэт, то на устаревшем ти'аргском, то на языке Отражений. Чадивший факел выхватывал из темноты её чёрную косу и участок мелово-бледной шеи. Чего она добивается?… Боковым зрением Альен заметил, что Поэт одобрительно улыбнулся и вытащил из-за уха перо — будто готовился что-то записывать… В Эанвалле он носил свою наготу так же гордо, как на собственном участке земли.
Нет уж. Пусть ищет себе другие источники вдохновения: Альен не собирался выкладывать всё, о чём думалось. Эксперименты — это, конечно, замечательно, но не настолько же…
— Закрыть разрыв, — сказал он, надеясь, что это всё ещё не ложь. — И изгнать Хаос из Обетованного.
Ривэн, кривозубо улыбнувшись, дважды громко хлопнул в ладоши. Видимо, он наивно полагал, что поддержкой этой идеи злит тауриллиан.
— Нет, я не об этом, — ответила Мельпомена, и по интонации Альен догадался, что она досадливо морщится. — Чего хочешь именно ты, для себя, именно сейчас? Только не надо говорить, что ничего. Все смертные чего-нибудь да хотят — в этом ваше проклятие… Твои предки потеснили нас и заперли здесь, за Пустыней Смерти, во многом как раз из-за своей неутолимой алчности.
— Не оскорбляй понапрасну смертных, Мельпомена… или как там твоё имя сегодня, — урезонила её Сен-Ти-Йи. Будь она обычной человеческой старухой, в этот момент ей
Альен улыбнулся. Тауриллиан наперебой ищут, как подобраться к нему, — едва боками не толкаются, точно голодные щенки у миски… До тоскливости забавное зрелище.
— Не собираюсь сдерживаться в угоду его лордству… или какие там титулы носят за морем сегодня? — в тон Сен-Ти-Йи огрызнулась Мельпомена. Она снова повернула, и стук копыт стал громче; больше того — раздалось чьё-то глубокое, затруднённое дыхание. Альен насторожился. Что, если их ведут навстречу какому-нибудь гигантскому чудищу?… Учитывая его возросшую силу и помощь Хаоса, это не так уж и страшно; но приятного мало, в самом-то деле. — Вам всегда всего недостаточно, волшебник. Скажешь, нет?… Так чего ты хочешь?
Нисколько не желая дерзить, Альен всё-таки тихо рассмеялся. Чересчур грубая попытка; чтобы поймать его, им предстоит постараться лучше…
— Хочу дождя, — сказал он, всё ещё улыбаясь. — Ливня. Грозы, желательно с градом… Это чистая правда, досточтимая Мельпомена.
Тауриллиан промолчала; Альен недоумевал, как ей удалось скрыть раздосадованное змеиное шипение. Во время полёта на Андаивиль он обратил внимание на тучи, окружившие обманчиво-жемчужные облака над землями бессмертных — потому теперь и не сомневался, что по выходе из Золотого Храма гроза ему обеспечена.
Если, конечно, он выйдет.
Стук копыт, приблизившись, вдруг замер. Через несколько шагов Мельпомена высоко подняла факел и крикнула в темноту что-то на незнакомом гортанном языке. Альен разобрал то, что она отделила как обращение: «Турий-Тунт». Кто может носить такое имя и говорить на таком наречии — резком, немного… ржущем?
Всё прояснилось, когда из мрака выступил получеловек-полуконь. Кентавр — именно такой, какими их сохранили старые легенды и сказки Обетованного. Его шкура была серебристо-серой, словно у легконогих лошадей ти'аргских пород, а светлая борода курчавилась, как у Бадвагура… Альен услышал, как сдавленно выругался Ривэн: сил на положительные переживания в нём сегодня явно уже не осталось. Либо просто встал не с той ноги.
Кентавр смотрел на Мельпомену с усталой враждебностью, отвечал ей кратко и сухо. Альен вопросительно взглянул на Поэта (было как-то приятнее использовать в качестве переводчика его, а не Сен-Ти-Йи). Тот уже успел разочарованно убрать перо за ухо, но сейчас опять оживился.
— Это Турий-Тунт. Сила атури, стихийных духов, не пропустила его дальше — туда проходим только мы, хозяева Храма, а ещё сами духи и те, кого они не против там видеть… Ты к ним относишься, Альен Тоури, можешь не переживать.
— О чём они говорят? — спросил Альен, прислушиваясь к непривычным звукам. Его всегда это раздражало — не понимать какой-нибудь язык; отдаёт ущербностью. Может, этим и объяснялась жадность, с которой он бросался на их изучение?…
— Мельпомена сказала, что предупреждала его и что ему бы лучше всего убраться на поверхность… Да, — Поэт деликатно кашлянул. — Именно «убраться», увы. А Турий-Тунт ответил, что не бросает в беде друзей и не уйдёт отсюда, пока из святилища духов не выйдет Тааль-Шийи.