Клинок инквизиции
Шрифт:
– Что это было? – спросил Сенкевич.
– Так ведут себя демоны, если не могут выполнить поставленную демонологом задачу, – ответил Клаус. – Наложенные на них заклинания причиняют тогда невыносимые муки. Должен заметить, Гроссмейстер, что высшие демоны – чрезвычайно злопамятные твари. Марбас еще попытается отомстить, чтоб он сдох.
– Но почему он не сумел ответить на вопрос? Открывать тайны – его свойство, работа, так сказать.
Клаус задумался.
– Может быть всего два объяснения. Первое: разглашение тайны запрещено великим повелителем
– Кто его повелитель?
Клаус одними губами произнес грозное имя.
– Хорошо. А вторая причина?
Демонолог пожал плечами:
– Возможно, вопрос задан так, что демон не может на него ответить.
– Ладно. – Сенкевич открепил от плаща защитные знаки, вышел из круга. – Пошли домой.
По дороге он размышлял над словами Клауса. Если повелитель Марбаса запретил ему рассказывать, кто обращается в вервольфа, – значит, тварь находится под высшим покровительством. Следовательно, оборотень создан заклятием очень сильного колдуна, настолько сильного, что тот не побоялся прибегнуть к помощи одного из владык ада. Сенкевичу ничего не было известно о существовании такого человека.
Если же не так задан вопрос… Но как еще можно его задать? Вроде бы все совершенно правильно. Кто обращается в вервольфа? Здесь подразумевается четкий, определенный ответ. Если только…
Если Марбас не видел оборотня? Не знал о его существовании? Что, если этого человека скрывала пентаграмма Соломона? Выставляя ее перед собой, для демона ты словно исчезаешь из мира живых, дух неспособен почувствовать тебя. А он, Сенкевич, все время вызова простоял, закрывшись пентаграммой…
Сенкевич гнал от себя мысль, которая давно уже мучила его: что, если вервольф – он сам? Как там сказал тот колдун, которого схватила инквизиция? «Будь проклят, Фридрих Берг! Чтоб тебе захлебнуться в крови!» Что, если это проклятие сделало его вервольфом? Слова подходящие…
Странные сны, в которых он гонялся за Розой по ночным улицам Равенсбурга, боль в костях по утрам, металлический привкус во рту, кровь на губах… А после гибели Розы он проснулся весь в крови.
Если он вервольф, может ли не помнить о том, что творит по ночам?
Вспомнилась печальная улыбка девушки, ее уклончивый взгляд. В последнее время Роза была грустна. Знала? Она не выдала бы, любила. Потому боялась, стала убегать по ночам из дома? А он, выходит, все равно нашел ее и убил…
Сенкевич помотал головой. Не может этого быть! Не раскисай прежде времени, сказал он себе. Есть простой способ проверить, вервольф он или нет – поставить охрану возле двери. Нет, лучше прямо в комнате. Вооружить… чем вооружить? Мечами, вестимо. Хотя нет, приказать: пусть ловят живым. Интересно, можно ли снять проклятие?
Он решил не задумываться над этим, пока не выяснит правду.
Глава двенадцатая
Дан
– Клинок, останься. Сейчас приведут колдуна, – устало произнес Шпренгер. –
Стражники ввели избитого, дрожащего человека, швырнули перед столом на колени.
– Ну что, Питер Шульц, сегодня будешь говорить? – спросил Шпренгер.
Мужчина молчал, упорно глядя в пол.
– На дыбу! – взвизгнул Инститорис. – В тиски!
– Подожди, брат Генрих. – Голос Шпренгера звучал спокойно и почти дружелюбно. – Может быть, Питер все же одумается. Покайся, облегчи душу, сын мой.
– На дыбу! – упорствовал толстяк.
– Что ж, возможно, ты и прав, брат Генрих, – опечалился Шпренгер. – Палач…
Румяный молодец подступил ближе, засучивая рукава. Шульц задрожал сильнее, по щекам потекли слезы:
– Не нужно дыбу, ваша святость. Я все скажу, только не пытайте больше!
– Господь зачтет тебе искреннее раскаяние, – вздохнул Шпренгер. – Итак, занимался ли ты колдовством, летал ли на шабаши?
Питер Шульц сознавался во всем подряд: в ведовстве, колдовстве, сношениях с суккубами, ночных полетах верхом на свинье, срамном поцелуе, оборотничестве. Выдавал сообщников, называя имена соседей, друзей и близких. Дан слушал вполуха – большая часть признаний была самооговором под страхом пытки. Он уже привык к такому, испытывал лишь раздражение и брезгливость, но продолжение допроса заставило его насторожиться:
– Назови имя самого сильного колдуна в городе.
– Это был бургомистр Иоганн Юний, – быстро, словно заученно проговорил Шульц. – Других я не знаю…
– Подумай хорошо. Этот человек появился в городе недавно, он чужак. Назови его имя.
Дан внимательно наблюдал за Шульцем. Если изначально колдун боялся пытки, то сейчас его лицо выразило абсолютный ужас и растерянность.
– Но я ничего не знаю… – проблеял он.
– Подумай хорошо, дитя мое. – В голосе Шпренгера прозвучали скорбные ноты.
– На дыбу! – снова возопил Инститорис.
– Но подожди, брат Генрих…
– Нет, пытать! – Толстяк вскочил со скамьи, капризно топнул ногой.
Дан усмехнулся про себя: монахи успешно играли в «плохого и хорошего копа». У них получилось, Шульц расплакался:
– Он убьет меня! Его слуги перережут мне горло… Они всегда так делают с предателями…
– Мы поймаем его, – мягко заверил Шпренгер.
– Выбирай, как издохнуть: на дыбе или с перерезанным горлом! – подбодрил Инститорис.
– Назови его имя.
– Никто не знает его имени, – прошептал Шульц. – Все называют его Гроссмейстер.
– Где его найти?
– Клянусь, не знаю! Его никто не видел!
Шульц заговорил быстро, лихорадочно, словно боялся, что его перебьют и потащат на дыбу. С его слов выходило, что в Равенсбурге есть могущественный мастер темных искусств, защитник ведьм и колдунов. О нем многие знают, но видеть удостаивались только избранные. Говорят, Гроссмейстер предупреждает своих подопечных об аресте, взамен они отдают часть своих заработков.