Клинок мертвеца
Шрифт:
Впервые Коул почувствовал, что ему жаль правительницу Телассы.
Лорд–маг моргнула, и отражение боли исчезло из ее взгляда, теперь он выражал обычное спокойствие. Она повернулась к Деркину и его матери — те не проронили ни слова после появления Коула.
— Как я понимаю, у вас есть некоторая склонность к уходу за ранеными, — сказала Белая Госпожа. — Совет мог бы использовать ваши навыки в предстоящем столкновении.
— Наши? — спросил Деркин, его крошечные глазки заморгали в замешательстве. — Нас не приветствуют наверху. Или как? Я имею в виду, взгляните на
— Сейчас идет война. Я буду использовать все, что у меня есть, чтобы помочь защитить город. Все, что у меня есть. — Белая Госпожа повернулась к Коулу. — Мои служительницы пытались остановить тебя, но их пересилила твоя воля. Танатес сообщил мне, что Заброшенные назвали тебя Отцом, когда ты встретил их на пути к Залу Летописей. Божественность Похитителя в тебе сильнее, чем я вначале думала.
— Я не хочу иметь ничего общего с Похитителем! — рявкнул в ответ Даварус, хотя и понимал, что это ложь.
Он сейчас так ослабел. Вернуть Сашу с порога смерти потребовало от него всех сил.
— Не тебе принимать это решение, — ответила лорд–маг. — Сохранившиеся останки Властелина Смерти живут в тебе, так же как его сердце все еще бьется в этих руинах. Возможно, пришла пора увидеть, как сердце отца отзовется на дитя. Если ты желаешь преодолеть свой голод, ты должен сначала узнать его источник.
Коулу хотелось отказаться, но какой выбор у него оставался? Если ему вскоре не помогут, он и сам загнется. У него возникло ощущение, что ни к чему хорошему это не приведет в любом случае.
«А с другой стороны, разве когда–нибудь было иначе?»
Святилище Матери, которое некогда служило базой для деятельности Осколков, являло собой довольно жалкое зрелище, но даже оно бледнело по сравнению с тем оскверненным храмом, в котором оказался сейчас Даварус Коул. Пятьсот лет назад он был, наверное, поистине величественным — памятником непревзойденной грандиозности. Теперь же мраморные статуи, изображавшие Мать в ее различных проявлениях, валялись разбитыми на застланном коврами полу, почти скрытые пылью и другими обломками. Огромные витражные окна, стоившие, наверное, тысячи золотых шпилей и созданные усилиями лучших мастеров континента, были разбиты вдребезги. Однако самым убийственным свидетельством того, что этот храм лишился благодати божией, выступало пульсирующее нечто, подвешенное над разрушенным алтарем.
Перед ним предстало поразительное зрелище, захватывающее и омерзительное в равной степени: сердце размером с лошадь, бьющаяся масса гниющей ткани темно–лилового цвета. Распространялось такое зловоние, что несколько месяцев назад Коула стошнило бы сразу, как только первая струя запаха достигла его ноздрей. С тех пор он попривык к смерти, ее зрительным и обонятельным проявлениям, но гем не менее она по–прежнему вызывала у него тошноту. Губы стоявшей рядом с ним Белой Госпожи скривились от отвращения.
— Сердце Похитителя обнаружили в проливе Мертвеца после Войны с Богами, — сказала лорд–маг. — Я подумала, что поместить его здесь будет деянием ироническим. Смерть, поселившаяся в храме,
Сердце окружала обширная сеть трубок, поднимавшихся в город, что лежал над ними. Коул видел, как темная кровь выталкивалась вверх по трубкам с каждым скользящим ударом сердца.
Глядя на огромный, отделенный от тела орган, юноша чувствовал, как в нем что–то шевелится. Неизъяснимое желание подобраться поближе. Сделав несколько шагов, он оказался прямо под сердцем.
— Что ты делаешь? — спросила Белая Госпожа, в голосе которой прозвучала настороженность.
Даварус протянул вверх руку. Сердце оказалось на ощупь сухим и рыхлым, очень противным. Он хотел уже убрать ладонь, когда в голове загромыхал знакомый голос:
«Дитя. Ты пришло».
Он отскочил назад, пораженный четкостью слов Похитителя. Только во сне или в разгаре бойни бог говорил с ним так ясно. Но не успела его рука отделиться от подвешенного сердца, он почувствовал себя сильнее. Его охватило всепоглощающее желание снова ощутить, как мощь вливается в него.
— Он говорит с тобой, да? — спросила Белая Госпожа. — Даже через пять столетий сознание Похитителя не распадается. Возможно, смерть знает себя слишком хорошо. Отойди, дитя. Бог чересчур силен для тебя.
Даварус поколебался, а затем, не обращая внимания на лорда–мага, поднял руку и опять прикоснулся к сердцу. Его кожа обрела цвет, боль в костях исчезла, как туман горячим летним утром. Он сделал глубокий вдох, наслаждаясь тем, что его тело восстановилось. Он почувствовал себя обновленным. Помолодевшим. Живым. Сердце стало дико пульсировать, и несколько трубок оторвались, разбрызгивая повсюду темную кровь.
«Прими себя таким, какой ты есть, — грохотал голос в его голове. — Ты — ключ, что отопрет дверь для нашего возвращения. Структура будет восстановлена, но на сей раз — без первого Декрета. Боги вернутся — и мы пойдем среди людей».
— Довольно. Ты наносишь вред оборудованию.
Рука лорда–мага коснулась его плеча, и он повернулся, готовый всадить кинжал ей в шею. Ее фиолетовые глаза округлились, и она произнесла какое–то слово. Внезапно она оказалась на другой стороне храма, на расстоянии сотни ярдов.
Похититель зарычал, все вокруг пульсировало в красном свете, биение сердца женщины грохотало в его ушах. В нем свирепствовал голод, требуя, чтобы он зарезал ее, поглотил ее бессмертную душу и насладился ею. Окружающий мир превратился в огонь, но сам он был тенью, и он понесся к женщине. Он смутно слышал какие–то странные слова, и кинжал в руке обжег его плоть. Боль лишь обострила ненасытный аппетит, еще сильнее распалив ненависть.
Похититель почти дотянулся до нее, но женщина растворилась в воздухе. Он взвыл в ярости. Она возникла за грудой обломков в пятидесяти ярдах справа от него, и он опять прыгнул на нее, снедаемый страстью убивать. И снова она исчезла, когда его кинжал уже готов был погрузиться в ее нежную плоть, и материализовалась возле алтаря.