Клинок предателя
Шрифт:
— Я не глуп. Знаю, что бывает, если на месте герцога восходит дурное семя.
— Если ты и впрямь так думаешь, то ты глуп, — тихо ответил Кест. — Герцог, правящий своими людьми не только железным кулаком, очень скоро начинает понимать, что на его призыв собираются лорды с отрядом рыцарей за спиной, размеры чести которых определяются лишь тем, насколько быстро они могут размозжить череп крестьянину по приказу.
— Так что же теперь будет? — перебил его Брасти. — Мы приедем на церемонию и… делу конец?
— Нет, скорее начало, — ответил Кест. — Ей нужна родословная грамота, подписанная всеми без исключения герцогами, иначе впоследствии могут возникнуть вопросы о праве на престол. Даже герцоги не хотят развязывать гражданскую
— Полагаю, что еще они приведут мудреца, чтобы он провел «испытание сердца», — добавил я.
— Какое еще испытание? — напрягся Фелток. — Я не позволю им заковывать мою госпожу в железные цепи или произносить заклинания.
— Это не то, о чем ты подумал, — сказал я. — Это всего лишь обычай, с помощью которого мудрец якобы проверяет состояние ее сердца. Говорит ли она правду о том, что является общей дочерью Джилларда и Патрианы? Есть ли у нее враждебные намерения по отношению к герцогам? Гнездится ли зло в ее сердце? Замышляет ли она что–то низкое…
— У моей госпожи порою крутой нрав, но нет в ней ни зла, ни коварства.
Кест устало посмотрел на него.
— Именно! Поэтому герцоги с радостью примут ее, и Валиана станет идеальным орудием, с помощью которого они навсегда разорят нашу страну.
Мы с Кестом переглянулись. Мне не нужно было проводить «испытание сердца», чтобы понять, что замышляет мой друг.
Герцогский дворец, как и все остальные дома в Рижу, хранил в себе следы трех эпох усиливающегося разложения. Основание города заложили сотни лет тому назад, когда жители Рижу, подобно стальным медведям, сражались с захватчиками с севера, юга и востока. В далеких штольнях они добывали крепчайший камень эйденит и возводили из него фундаменты и стены дворца, которые не смогли бы одолеть никакие вражеские силы. Камень также положили и в основание городской площади, где теперь проводились все важные церемонии и народные гуляния. Площадь получила название Рижуйский валун, именно к этому месту по призыву властей стекались жители города, когда им приходилось вставать на защиту собственных жилищ.
А над благородным основанием запечатлелись сотни лет разрухи и упадка. Семь герцогских династий по очереди разрушали и перестраивали разросшиеся бальные залы и покои, пробивали во дворце тайные проходы, устраивали скрытые альковы, тюремные камеры в подземелье и комнаты пыток. Они, словно струпья, покрыли загорелую кожу великого народа.
Подобно престарелой шлюхе, герцогский дворец Рижу скрывал морщины и шрамы собственной истории. Ради того чтобы позолотить узоры обширных покоев и залов и заново обить стены дорогими тканями, нынешний герцог разграбил городскую казну. Как бывает со многими безумцами, он проявлял сумасбродство весьма изобретательно.
Бальный зал герцога состоял из нескольких ярусов. На верхнем, украшенном самоцветами, стоял стол самого герцога. На золотом восседали его любимцы из местной знати, на серебряном — те, кто угождал ему чуть хуже. Военные, торговцы и музыканты располагались на дубовом ярусе, там же находился и танцевальный зал, а еще ниже лежал железный ярус с кухнями и прочими подсобными помещениями, скрытыми за тяжелыми дверями.
Освещение бального зала было продумано таким образом, что гости могли видеть только уровни, возвышавшиеся над ними, для того чтобы им захотелось добиться благорасположения герцога и подняться туда. То, что находилось ниже, скрывалось во тьме, и поэтому они могли лишь гадать, что ждет их, если они не смогут угодить своему государю. Герцог и его избранные гости сияли, как самоцветы, чтобы те, кто находится внизу, могли восхищаться ими, — сами же они не желали видеть всякую чернь. Без сомнения, герцог почитал эту на удивление неблагоразумную рассадку гостей символом собственного могущества и уверенности в том, что никто не посмеет напасть на него.
— Я бы мог убить его, сделав всего лишь семнадцать шагов, — заметил
— Полагаю, что из лука я бы его и с одного шага убил, — ответил Брасти, наблюдая за тем, как слуги в расшитых золотом ливреях подают главное блюдо гостям, сидящим наверху.
Фелток сердито шепнул:
— А мне сдается, что если вы сейчас же не замолчите, болваны, то нас тут без всяких шагов убьют.
Я посмотрел на прочую чернь, расположившуюся на железном уровне. По большей части здесь находились слуги. Они подавали еду и напитки, уносили грязную посуду судомойкам, сметали осколки разбитой посуды. За столом сидели лишь мы и прочие телохранители знатных гостей, которые выглядели не слишком прилично, чтобы стоять за спинами своих хозяев. Столы и стулья оказались чертовски неудобными, потому что на этом ярусе вся мебель была сделана из железных прутьев. Мало того что это невероятно дорого — это еще и многое говорило о характере герцога.
— Начинается, — сказал Кест.
Герцог встал со своего позолоченного трона. Его темно–красные бархатные одежды не скрывали могучего тела. Грудь и плечи обвивали золотые ленты, на голове сиял простой венец — золотой обруч, украшенный самыми большими бриллиантами из всех, что я видел.
— Гляди, как вперед наклонился, — заметил Брасти.
— Тс–с–с…
— Лорды и леди, — загрохотал голос герцога.
— Хорошая акустика, — оценил Кест.
— Может, хватит уже его нахваливать?
— Друзья мои! — продолжил герцог и широко улыбнулся. — Нет, не просто друзья, вы — моя семья. Мы собрались здесь в преддверии Ганат Калилы, нашего самого благословенного праздника, вновь подтверждая узы, благодаря которым Рижу остается одной большой семьей, и мое сердце разрывается от счастья!
Началось всеобщее ликование. Но неудивительно, что чем ниже ярус, тем меньше ликовали гости.
— Мое сердце полно радости, и душа воспаряет в небо, и не только потому, что сегодня в мою жизнь вошла моя прекрасная дочь. — Тут он явил гостям Валиану, ослепительную в темно–пурпурных одеждах, с сиреневыми самоцветами, вплетенными в волосы. Собравшиеся дружно ахнули от восхищения, когда она поднялась с места. — Как я уже сказал, радость переполняет меня не только от того, что я воссоединился с дочерью, но также и от того, что герцогская стража и храбрые шкурники рискнули жизнью, чтобы доставить ее сюда в целости и сохранности.
Толпа снова ахнула. Наверное, впервые знатный человек сказал о нас хоть что–то хорошее.
— Что ж, приятно, — сказал Брасти.
— С чего бы это? — удивился я.
— …Ибо подобная любовь и преданность к моей дочери со стороны несовместимых с моралью существ является истинным доказательством…
— Ага, — усмехнулся я. — Вот и оно.
— …доказательством для всех нас, людей, святых и богов, что Валиана сможет объединить наш народ. Каждый человек, от самого благородного господина до подлейшего преступника…
— Что–то я больше не уверен в том, что мы ему действительно понравились, — вздохнул Брасти.
— Замолкни. Сейчас всё и произойдет.
— …весь народ будет единодушно любить ее и преклоняться пред ней, но более всего — верить в то, что Валиана поведет нас к счастливому будущему. Она успешно прошла «испытание сердца», в ее душе нет ни пятна злобы, ни порока нечестия. Народ станет единым и свободным под владычеством великодушной принцессы Балканы!
С золотого яруса донесся одобрительный рев: вне всякого сомнения, любимцев короля заранее уведомили о том, когда следует проявлять энтузиазм. На серебряном кричали чуть тише, и мне показалось, что я даже услышал вопли неверия и ярости. На дубовом ярусе царило замешательство, которое вскоре сменилось радостным шумом и аплодисментами: не от того, что гости сообразили, что происходит, а потому, что наконец–то поняли: пора выразить одобрение происходящему. Сомневаюсь, что кому–то вообще было дело, что происходит на железном ярусе.