Клор
Шрифт:
— Да, — криво усмехнулся я. — Легко говорить, когда все чувства перегорели.
— Вы сражались за?.. — Сехем выдерживал нейтральные, но при этом сочувствующие тон и выражение лица.
— Избранного. Двенадцатый Общевойсковой.
Глаза Тита Кузьмича чуть сузились.
— Прошу прощения, этот вопрос, вероятно, не вполне корректен с моей стороны… — начал он.
Я спокойно кивнул.
— Вы ничего не знаете о Худагбаатаре Доэ? — спросил Сехем.
— Вы не особенно оригинальны, — усмехнулся
Раздался стук. Тит Кузьмич открыл дверь. Перед нами поставили еду и питьё. Официант вышел. Тит Кузьмич закрыл дверь.
— Предпочтёте сеанс связи до или после еды? — поинтересовался он.
— До, если вас не затруднит.
— Кто вам требуется?
— Валлэй Нине. Адрес…
— Не стоит, — Сехем перебил меня и начал плести эфирный контур связи.
— Постойте, — я узнавал руны и… — этот канал перекрыт с самого начала войны!
Тит Кузьмич только усмехнулся. Через пять секунд запрос на соединение прошёл в Клор. Через полминуты с той стороны раздалось:
— Слушаю.
— Валлэй Нине? — мой голос дрогнул.
— Верно. С кем имею честь?
— Траут, Гур Траут, это я, Валль!
— Гур… — Нине запнулся. — Ты… как? А, впрочем, неважно!
— Да, и я тоже рад тебя слышать, птах, — в этом разговоре было что-то нереальное.
— И я тебя, старик. Ты как жив там? До нас только официальные сводки из туленского штаба доходют, сам понимаешь…
— Понимаю… понимаю, конечно… а как я, по-твоему, могу жить?
— Ну… — Валль замялся.
— Вот оно и «ну». Сам-то как?
— Да, живём — не дышим, пердим — не слышим.
— Чую мою школу, — голос у меня могильно серьёзный, но на губах улыбка.
— Ага, есть такое. Новый сборник ещё публикую. «Пли!» называется.
— Это про Минах который?
— Да… — Валлэй явно не решался что-то спросить.
— Страшная история, — я же никак не мог перейти к тому, ради чего, собственно, звонил.
— Которая из? — слегка усмехается.
— Любая. Все до единой, собственно. После того как Форчин город в первый раз взял…
— Ага.
Молчание.
— Знаешь, старик, мне до сих пор храм Диска снится, — голос Нине звучал приглушённо, словно бы из-под слоя дёрна.
Я промолчал. Нечего тут говорить. Мне тоже до сих пор снится. Многое.
— И ведь ничего нельзя было сделать, — интересно, он передо мной оправдаться пытается? — Доэ с хаваральцами почти завершили призыв… если бы мы не… и всё равно, поганое воспоминание.
— Понимаю, птах, прекрасно понимаю, — не Валлэй первый, не он последний. В такие моменты человеку не нужны ни советы, ни расспросы — только тщательно выдержанное сочувствие.
— Знаешь, старик, я как от Стеклянной Башни вернулся, понял, что не могу больше. Демоны, чудовища… это не страшно. Просто…
—
— Люди, старик, люди. Они гораздо страшнее. У демонов мозгов вообще нет. Одна цель, прёт напрямик… мощно прёт, сильный. Но тупой. А человек…
— Да, птах. Ты этого не помнишь, тебя ещё не было тогда… — тяжёлые, переполненные раскалённым свинцом воспоминания, — в начале Войны четырнадцати Башен мы даже умудрились несколько местночтимых богов изгнать. Так что, да, никого нет страшнее людей, — на этих моих словах Сехем поперхнулся кальмаром.
— Я слышал, старик. И про цену тоже слышал.
Молчание. Только Тит Кузьмич вилкой стучит.
— Я думал, старик… — Валлэй замялся, — в сказках, книжках дешёвых ведь как оно? Если герой — значит самый хитрый, самый сильный, колдует как хаваралец, дерётся как зелтский гладиатор… ну, а если злодей, то хорошо, если знает, каким концом винтовка стреляет. Не настолько, конешно, тупой, но…
— Я понимаю, птах.
— Да, спасибо, старик. Так вот, я думал… и в целом, и в литературе, и про Доэ… злодей ведь будет считать героем себя. Даже тот же Доэ, он ведь…
— Хватит, — не выдержал я. — Ни слова про этого непечатного наисрамословнейшего филистёра. Я его присутствием ещё на службе обожрался.
— Прости, — Нине на пару секунд умолк, а потом продолжил. — Не хотел тебя обидеть, старик. Просто пример слишком уж…
— Так чего ты надумал, птах обшмурганный? — я усмехнулся.
— Да, я думал, старик… если злодей считает себя героем, то он будет ведь изо всех сил стараться. Ну, как мы про героев обычно пишем, только в другую сторону.
— Даже параноик может любить…
— Что, прости?
— Даже параноик может любить, — мой разум покрылся инеем абсолютного спокойствия. — Я прочитал это в одной старой, ещё до Великой Войны написанной книге. Она на Диске была.
— Да, тошнее и не скажешь, старик, — Валлэй рассмеялся полынно-горьким смехом висельника. — И вот с одной стороны герои, с другой стороны герои… и пытаются они друг друга укокошить, и каждый считает, что прав, злится на остальных…
— Гнев, о богиня, воспой, проклятый гнев, страданий без счёта принесший…
— Тоже с Диска?
— Да, с Диска.
— Умели ж раньше…
— Умели.
Молчание.
— И вот, старик, так и выходит, что бьётся вся это геройская кодла, головы летят, а герои, весь мир в кровь по колено погрузив, даже не морщатся. Потому что у одного великая цель, миссия; у другого путь такой, и иного пути он не желает; третий из любви к ближнему; четвёртый — к дальнему; пятый всех одинаково любит и максимизирует число тех, кого любить можно…
— Думается мне, птах, что отменный сборник у тебя получился. Копию из авторских пришлёшь?