Клуб для избранных

Стоун Кэтрин

— Линн?

— Джеймс! Что случилось? Что-нибудь с мамой?.. — «А может быть, ты все-таки заглянул в папку, которую я оставила тебе накануне?» — с бьющимся сердцем подумала она.

— Нет-нет, не волнуйся. Ничего не случилось. Просто хотел тебе сообщить, что в понедельник я улетаю на Мауи. Эрик прикупил участок и хочет, чтобы я на него взглянул.

— Понятно.

— Не желаешь присоединиться?

— Но ведь я вернусь только в понедельник вечером.

— Знаю. По расписанию так, но ты могла бы поменяться. Мы летим на фирменном самолете. Вернемся к четвергу.

—

Нет, не получится, — ровным голосом возразила Линн, гадая, пригласил ли он ее первую и откуда звонит. Она ненавидела себя за то, что всю ночь названивала домой. Неужели нужны еще какие-то доказательства? Она и так все знает. Она поняла это с самого начала, когда увидела мужа тринадцатого сентября. Потому и написала специальную главу для «Моники» и оставила ему прочесть. Ей хотелось заставить Джеймса разговориться.

— Ты прочел мою писанину? — поинтересовалась она, заранее зная ответ. Раз он не ночевал дома, значит, не читал. Он был с той, которая претендует на ее место.

— Пока нет. Но перед отъездом прочту обязательно.

— Не надо, — торопливо перебила Линн. Она вдруг почувствовала, что смертельно устала. Последний месяц ей было постоянно не по себе: слабость, тошнота. И усталость. Непонятная усталость, не оставлявшая ей сил бороться за мужа.

— Ты уверена?

— Да. Глава получилась не слишком удачной. Мне придется еще над ней поработать.

— Ладно. А как ты себя чувствуешь?

— Все так же. Каждый вечер, ложась спать, надеюсь, что наутро проснусь здоровой. Но увы... Наверное, это просто грипп. У нас уже все им переболели. Просто мой длится дольше, — объяснила Линн. «У меня нет сил бороться с болезнью. Ночами я лежу без сна, думая о том, что муж мне изменил. Мне надо уйти от него, но даже на это не хватает сил».

— Может, стоит показаться врачу? Ты ведь будешь дома во вторник и в среду.

— Пожалуй. А еще я решила устроить себе небольшие каникулы. Проведу День благодарения с мамой. Уеду во вторник и вернусь в воскресенье.

Джеймс заглянул в календарь.

— Значит, за все это время мы увидимся всего один раз — в понедельник накануне праздника?

— Очевидно. Наступило молчание.

— Почему бы мне не поехать с тобой в Денвер? — неожиданно предложил Джеймс.

— Не стоит. Я хочу побыть с мамой вдвоем.

— Послушай, Линн, с тобой все в порядке?

— Нет. Я же сказала — я плохо себя чувствую.

— И все? Ничего больше?

— Нет, — подтвердила она. Как приятно, что он о ней беспокоится! А может, ничего плохого и нет? Или было, но кончилось? Как знать...

— Я оставлю название отеля и номер телефона на холодильнике. Если хочешь, позвони мне на Мауи. И обязательно сходи к врачу.

Последнюю фразу услышала Лесли, только что вышедшая из душа.

— Линн заболела? — участливо поинтересовалась девушка и тут же мысленно одернула себя: «Зачем я это делаю? Мне не стоит говорить о ней. Или пытаюсь приблизить конец?»

— Да. Гриппует уже почти месяц.

«Грипп, какой бы он ни был, не может длиться так долго», — мелькнуло у Лесли.

— И что ее беспокоит?

— Я

не хочу говорить о своей жене.

— А может быть, как раз это нам и нужно? Поговорить о Линн, о нас с тобой. О том, что не в порядке.

— У Линн грипп, а поправиться она не может потому, что, как обычно, много работает, — отрезал Джеймс. — А у нас с тобой все в порядке, — чуть мягче добавил он.

— Ты действительно так думаешь? — спросила она, слабея под взглядом этих пронзительных зеленых глаз.

— Разумеется. Хотя нет... Одну вещь мы упустили.

— Что же?

— Нам следовало заняться любовью тогда, на пароме. Помнишь, как мы прятались под лестницей?

— Помню.

— Давай поищем паром и возместим этот пробел. А если паром нам не встретится, вернемся домой и займемся любовью здесь.

— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?

— А как же! Иначе кого же мне любить?

Никогда еще Линн не чувствовала себя такой усталой и больной, как утром в понедельник, когда в половине десятого поднималась по трапу в самолет, вылетавший из Ла-Гуардиа в Чикаго. За две ночи она едва ли проспала два часа. Поговорив с Джеймсом в субботу, она до утра проворочалась в постели, думая о том, права ли в своих догадках, и отчаянно надеясь, что ошибается.

Наконец в шесть часов — по сан-францисскому времени было три — она в очередной раз набрала номер домашнего телефона. Двадцать гудков. Тридцать. Каждый занозой вонзался ей в сердце, убеждая, что она все-таки права.

Ей вспомнилась глава «Моники», которую она оставила Джеймсу. Глупая выходка! Но Линн хотелось деликатно дать мужу понять, что она все знает, очень страдает и хотела бы обсудить это с ним. Глава начиналась так: «В васильковых глазах Моники показались слезы, медленно скатившиеся на ее мягкую пушистую шубку. Моника была в отчаянии — она потеряла своего лучшего друга Томаса».

Томас был не только другом, но и возлюбленным Моники. Он появлялся в каждой книжке. В главе, специально написанной для Джеймса, рассказывалось о том, как Моника начала подозревать друга в неверности и какую боль ей это доставило. Она ведь была так уверена в его дружбе и любви!

В конце концов Линн решила, что это даже хорошо, что Джеймс не прочел ее писанину. По книге выходило, что она уязвлена и обижена. Теперь же, слушая телефонные звонки, ясно говорившие о том, что муж проводит время в чужой постели, Линн поняла, что ее чувства изменились. Она испытывала не обиду, а гнев.

Она не станет объясняться с Джеймсом эзоповым языком, выставляя себя в образе пушистой кошечки. Нет, их столкновение будет прямым и открытым. И она уйдет от него, как только у нее достанет на это сил.

Все воскресенье Линн моталась по стране — из Нью-Йорка в Атланту, затем в Орландо и обратно в Нью-Йорк. В ночь на понедельник она тоже спала плохо, но домой уже не звонила. Все было ясно и так.

Перелет из Нью-Йорка в Чикаго длился недолго, но, поскольку совпадал со временем завтрака, пассажиров полагалось кормить. А это значило, что от стюардесс требуется особая расторопность.