Клуб Мертвых
Шрифт:
Я не могу сказать, как я жил. Для меня не существовало ничего, кроме этой женщины! Она десять раз прогоняла меня, и тогда друзья, сочувствуя мне, старались увлечь меня в свет, надеясь, что развлечения спасут меня. Напрасно!
Я проводил ночи перед ее домом, ловя ее тень в окне.
Но ужаснее всего то, что эта женщина играла мной с отвратительным цинизмом!
Когда проходили недели, месяцы, и я начинал уже отчаиваться и, может быть, искра благоразумия начинала тлеть в моей голове, она, как бы угадывая это, снова призывала меня к себе.
То
И я был почти счастлив, что она узнала меня, хотя бы для того, чтобы оскорбить.
Или вдругв моей мансарде я получал запиеку с одним словом:
«Приходи!»
И я повиновался этому зову! Она принимала меня и говорила:
— Ты еще не застрелился? Жаль, но ты такой трус, что я люблю тебя!
О, с каким адским искусством она унижала меня! С какой ловкостью она уничтожала во мне любой проблеск благородства!
Драгоценности моей матери, те, которые должны бы были быть для меня священны, я отдавал этой женщине, которая на моих глазах надевала их, чтобы ехать в театр со своим любовником!
Да, и при этом еще морщилась:
— Какие они старые! Но ничего, они мне нравятся.
Я, чувствуя отвращение, тем не менее, погружался во всю эту грязь, из которой уже не пытался выбраться.
Когда в последний раз она меня прогнала, как лакея, я долго ждал очередной ее отвратительный каприз, который бы вновь призвал меня в ее спальню, но на этот раз перерыв был слишком длинен, и мало-помалу я почувствовал такое презрение к самому себе и к ней, что решился покончить с собой…
Я шагал, я бежал к этому концу!
Падая со ступеньки на ступеньку, я все забыл: и мою любовь к труду и мои надежды…
Тогда я обратился к вину, ища в нем забвения, я пил много, но вместо того, чтобы принести облегчение, алкоголь только усиливал мои муки.
Иногда я пробовал браться за кисти, но мое воображение рождало только ужасные образы.
Нищета терзала меня. Я чувствовал все большее презрение к самому себе. На что я годился? Кому я был полезен? Об отце я не знал ничего. Мать я убил, так как она умерла из-за меня!
Ненужный как себе, так и другим, я должен был исчезнуть…
Я тогда спрашивал себя:
— Что, если Тения позовет тебя, пойдешь ли ты?
И отвечал:
—Да!
Тогда я решил, что пора покончить с собой. Я сам приговорил себя к смерти.
О, какой ужасный день предшествовал исполнению этого решения! Как я еще пытался бороться! Как хотелось мне жить! Как я сам защищал себя, как я был снисходителен к своим поступкам!
Но я сам осудил себя, и надо было привести приговор в исполнение.
Теперь я, однако, помню, что в последнюю минуту перед моими глазами мелькнуло ослепительное видение.
Да! Где это было? Молодая девушка, невинная, прелестная! Мне казалось, что я стал бы человеком, если бы встретил ее хоть немного раньше…
Ба! Это, верно, был какой-нибудь новый обман!
Остальное вы знаете…
А
Но, в то же время, даю вам слово, и вы можете поверить ему, так как я был свами вполне чистосердечен, даю вам словб, что все это прошло, что с той минуты, как я хотел оставить жизнь, во мне произошла полная перемена, так что мне самому кажется, будто все рассказанное мною было уже много лет тому назад. Да, все это прошло. Прежний Марсиаль умер. Пробудился другой, в котором громко говорит голос чести.
Если я вас понял, то вы все отдались великому делу. Среди испорченного и эгоистического мира только вы остались рыцарями чести и долга.
Примите меня в ваши ряды, и даю вам слово, что буду отважно бороться за ваше дело!
Я готов занять в ваших рядах самое скромное или самое опасное место. Моя воля проснулась от вашего призыва. Я не прошу вас верить мне на слово. Испытайте меня… Моя жизнь принадлежит вам. Я жду вашего приговора…
Марсиаль опустился в кресло, измученный переживанием своих горьких приключений. Мало-помалу члены «Клуба Мертвых» увлеклись этим рассказом, в котором так ярко проявлялась и осуждалась слабость человеческая, и когда Марсиаль умолк, никто не проронил ни слова. Все были погружены в свои мысли, может быть, в анализ своих собственных страстей. Наконец Арман де Бернэ нарушил молчание:
— Господа, — сказал он, — вы слышали рассказ Марсиаля. Вы знаете, что нам предстоит решить. Пусть каждый из нас обратится к своей совести и спросит себя, достоин ли этот человек посвятить себя нашему делу. Помните, что наш главный закон — чистосердечие. Итак, скажите: да или нет? Имеет ли Марсиаль право вступить в «Клуб Мертвых»? Да или нет? Имеем ли мы, в свою очередь, право, доверившись ему, выдать тайны нашего общества? Вы знаете, что ответ может быть троякий: да, нет или, наконец, испытание…
Арман обернулся к Марсиалю.
— Если мы решим, что должно быть испытание, то это будет означать, что мы хотим кое-что проверить, прежде чем окончательно допустить вас в наши ряды. В этом случае вы не узнаете ни наших имен, ни лиц. Мы поручим вам дело, и только по исполнении его вы станете нашим товарищем и братом…
— Каково бы ни было ваше решение, — сказал Марсиаль — я согласен с ним! Я понимаю, что слабость характера, которую я проявлял, не располагает к доверию. И тем не менее, если бы вы могли читать в глубине моей души, то вы поверили бы мне.
Арман жестом остановил его.
— Мы вас слышали, теперь нам остается вынести решение. Знайте еще, что всякое решение должно быть единогласно, если оно касается утверждения или отрицания. Что же касается испытания, то одного голоса уже достаточно, чтобы утвердить его…
Наступило молчание.
— Господа,— снова заговорил Арман, — сейчас каждый из вас выскажет свое решение.
Марсиаль молча склонил голову. Он был бледен от волнения.
Сэр Лионель Сторригэн встал первый.