Клуб Мертвых
Шрифт:
Сказав это, она откупорила бутылку и налила стакан.
— Сейчас…
— Э!… Поберегись!
— Полно!… Я теперь только это и могу пить!
Она подняла стакан и залпом осушила его, потом щелкнула языком от удовольствия и отдала бутылку Дьюлуфе, который снова пошел к столу, где тот, кого хозяйка назвала щенком, сидел в прежнем положении. Дьюлуфе со стуком поставил на стол бутылку и стаканы, потом хлопнул сидевшего по плечу. Первый удар не произвел впечатления, но после второго тот поднял голову. Это была странная личность, при взгляде
— Ну, Жако, — сказал Дьюлуфе, — неужели мы откажемся чокнуться с папа?…
— А! Это ты Дьюлу, — произнес он со вздохом.
— Что за тон, малютка! Право, можно подумать, что ты огорчился, увидев меня!
— Я этого не говорю! Но… я спал… если бы вы знали, какие я сны видел!… Какие прелестные сны мне снились…
— Ба! Сны — это глупости!… Лучше будем пить!
Дьюлуфе наполнил вином стаканы, один из которых придвинул к Жако. Тот решительно отодвинул его.
— Пить? — сказал он с отвращением. — Только не сейчас!… Я не хочу забывать…
— Что же?
— Мой сон!
— А! Верно, он очень забавен… Черт возьми! Когда я вижу сны, то мне вечно снится, что меня ведут туда, к заставе святого Иакова… а потом суют мою голову в машину… ты знаешь какую… А ножик у ней длинный-длинный… и он опускается… и поднимается… Это совсем не забавно! Вот за это я и не люблю сны…
Жако, казалось, не слышал его. Глаза его были устремлены куда-то вдаль, где он наблюдал какое-то видение…
— Ну! — продолжал Дьюлуфе. — Встряхнись немножко… Что же ты такое видел?…
Жако вздрогнул.
— Вы не поймете!…
— Отлично! Ты вежлив, нечего сказать! Скажи уже лучше прямо, что я слишком глуп… Видали вы этого господина? Вот! Попробуйте утешать его!
— Простите меня, — поспешно сказал молодой человек, — я не хотел вас обидеть! Вы поверите мне, когда я расскажу свой сон. Только обещайте мне…
Он остановился.
— Что же? — спросил Дьюлуфе.
— Не смеяться надо мной.
— О! Не бойся! Валяй, рассказывай!
— Впрочем, это должно показаться вам очень смешным. Но что делать, иногда случается, что этот сон грезится мне наяву… Мне кажется, что я маленький, совсем маленький! Я лежу в колыбели с белыми занавесками, точно птичка в гнездышке. Я открываю глаза, занавески раздвигаются, и…
Жако снова остановился. Может быть, он боялся спугнуть эту мечту, описывая ее в подобном обществе?
— Ну, что же? — сказал Дьюлуфе, которому, казалось, было не по себе. — Если начал, так надо кончать…
Заметив, что молодой человек снова погрузился в свои мысли, он сунул ему в руку стакан. Жако машинально поднес стакан к губам и выпил залпом.
— Браво! Вот так молодец! — сказал Метла. — Сразу видно, что
Легкая краска показалась на щеках молодого человека.
— Я все скажу, — твердо произнес он, будто адский напиток уже начал действовать на него.
Его глаза сверкали.
— Из-за занавесок появляется женщина!… О! Как она хороша!… Как кротка ее улыбка!… Она наклоняется ко мне, и я чувствую на себе ее дыхание… В глазах ее как будто слезы… Я протягиваю к ней руки… и шепчу одно слово… Мать! Я чувствую, как она обнимает меня!… Я вздрагиваю!… Тогда все исчезает, и я просыпаюсь!…
Наступило минутное молчание. Конечно, Метла далеко не был тем, кого принято называть чувствительным человеком, а между тем он не мог произнести ни слова.
— Это правда, что вы никогда не знали моей матери? — вдруг спросил Жако.
Дьюлуфе вздрогнул. Атака была лобовой. К счастью, у него был готов ответ.
— Ты хорошо знаешь! — отрывисто сказал он. — Я знал ее, не будучи с ней знаком… Это была сестра… Его…
— Да, это правда. Мне сто раз повторяли это… и вы всегда говорили, что она была… дурной женщиной…
— Дурной… Да, если хочешь… У нее была история с правосудием… из-за пустяков… у нее были странные идеи… Она говорила, что все чужое принадлежит ей…
— Довольно! — бросил Жако. — Я не хочу слышать, как обвиняют ту, которая была моей матерью!
— Ба! Она умерла… и уже давно…
— Но мой отец…
— Ну… об этом могла бы рассказать только твоя мать… да и она, я думаю, знала не больше нас!
Он громко расхохотался.
— Пить! — крикнул Жако, проводя дрожащей рукой по лбу, покрытому каплями пота.
— Ну, что ж, пей! — сказал Дьюлуфе, наливая ему ужасный напиток. — Не стоит печалиться! В жизни дано каждому свое! И ты еще не из самых несчастных… Тебя могли утопить в реке, как котенка. А вместо того нашелся добрый человек, который взял тебя, воспитал… как отец… твой дядя… который был для тебя настоящим отцом…
— Да! Да! — шептал молодой человек, голова которого становилась все тяжелее, так что он с трудом мог говорить… — Это правда, мой дядя был добр ко мне.
— Во-первых, он воспитал тебя… Черт возьми, тебе не на что жаловаться!… Ты умеешь читать, писать, считать, не говоря уже о множестве других вещей, которыми ты набил себе голову! Так что когда захочешь, станешь барином!
Жако, полупьяный, громко расхохотался.
— Да, барином… щеголем! Но пока я умираю с голоду…
— Что случилось? Когда ты пришел этой ночью, я понял, что у тебя что-то стряслось?
Жако выпил еще, и по мере того, как его стакан пустел, с юношей происходила ужасная перемена. Его бледность становилась мертвенной, нервная дрожь пробегала по губам…
— Что со мной было, Дью? — продолжал он отрывистым и хриплым голосом. — Я сам хорошенько не знаю!… Вечные истории!… Можно подумать, что меня околдовали! Я хочу работать, а между тем меня выгоняют вот уже из пятой мастерской!