Клуб неисправимых оптимистов

Генассия Жан-Мишель

20

Из всех членов клуба только Леонид и Грегориос остались несгибаемыми коммунистами. Леонид неуклонно поддерживал политику Хрущева, а потом и Брежнева, каждый день покупал «Правду» в киоске на углу Лафайетт и прочитывал ее от корки до корки. Он бежал с родины не по политическим мотивам, а из-за любви, не изменил своим убеждениям и очень этим гордился. Те, кого едва не перемололи жернова советской системы, ставили Леониду в вину его правоверность.

Как всегда бывало по средам, Имре и Владимир читали «Канар аншене», комментировали заголовки и очень веселились.

— Слыхали последний каламбур Жансона? — спросил Владимир. — Почему все генералы такие придурки?

Присутствующие начали предлагать варианты ответов — несуразные, экстравагантные, смешные, идиотские, — гадая, в кого направлена ядовитая стрела — в де Голля, Массю или Франко. В конце концов все сдались.

— Потому что их выбирают среди полковников!

Рассмеялись все, кроме Леонида.

О своей жизни он рассказывал только мне, остальные его не слушали. Игорь говорил, что воспоминания о прошлом ввергают человека в меланхолию, которая, как всем известно, лучше всего лечится выпивкой. Таково неписаное правило. Нелегко подавить старые полустершиеся воспоминания, которые немедленно всплывают на поверхность, если ты слегка пьян, а гитарист играет блюз. Леонид не мог свалить вину на Кот-дю-рон — алкоголь на него не действовал.

— Ты достал нас своими дурацкими воспоминаниями! Найди женщину, настоящую, из плоти и крови, сделай ей ребенка, пока еще можешь! — кричал Владимир.

— А ты мог бы подумать о своих детях, прежде чем смываться из страны. Сегодня им наверняка нет дела до беглого папаши!

— Мы ведь договаривались, что будем говорить только о настоящем и будущем, — напомнил Вернер.

— Малыш задал вопрос.

— Он нам надоел, твой малыш, пусть лучше играет в настольный футбол! — буркнул Грегориос.

— Он мой гость. И я буду говорить с друзьями, о чем захочу.

Попасть в число друзей Леонида было великой честью, и я надулся как индюк.

— Они завистники. Сбежали, поджав хвосты. А я выбрал свободу ради любви. Никто меня не принуждал.

— Ты не жалеешь?

— Знай ты Милену, не стал бы спрашивать. Она всегда со мной, я думаю о ней ежесекундно, ежечасно, и это делает меня счастливым.

— Ты не пробовал вернуться, после того как она выставила тебя за дверь?

— Я стоял на площадке как полный идиот, а потом выбрал худшее из решений — пошел вниз по лестнице, уверенный, что она кинется следом. Представляешь степень моей глупости и наглости? Я полчаса прохаживался у подъезда. Милена так и не спустилась ко мне. Я вернулся и увидел, что она выставила мои вещи на лестницу. Я никогда не сдавался на милость обстоятельствам, всегда боролся за свою жизнь — выпрыгивал с парашютом из горящего самолета, отстреливался до последнего патрона, упав за линией фронта, — но в тот момент понял, что все кончено. Спорить, протестовать, просить прощения и умолять не имело смысла. Такие, как Милена, не идут на компромисс, — к несчастью, я понял это слишком поздно. Ничего нельзя было склеить. Я пытался сохранить остатки гордости. Понимаешь, что я имею в виду, Мишель?

— Я бы рискнул.

Леонид прикончил графинчик красного вина, сделал знак Жаки, чтобы тот принес следующий, залпом выпил два больших бокала и предложил мне.

— Я не пью.

— Что тебе заказать?

— Светлое пиво с лимонадом.

Жаки заворчал: мол, никто не помнит, что официанты тоже люди и, между прочим, очень устают на работе.

— Не слушай меня, Мишель, все, что я тебе наболтал, — полная чушь. Конечно же я попытался вернуть Милену. Я бился за нее, но она оказалась сильнее. Когда любишь, забываешь об обидах и самолюбии. Я надеялся, что мы сможем помириться. Не помню, говорил я тебе или нет, что в пятницу вечером оказался с вещами на улице. Я отнес чемоданы в камеру хранения вокзала Орсе и провел первую ночь на улице, напротив дома Милены. Она погасила свет в час двадцать пять ночи. Милена уже несколько дней читала роман «Леон Морен, священник», [144] она обожала эту книгу. Утром, когда она вышла из дому, я бросился к ней и едва не попал под грузовик. Милена села в машину — «рено» все-таки удалось отремонтировать, — я постучал по стеклу. Она удивилась. Опустила стекло. «Милена, нам нужно поговорить».

144

Роман французской писательницы Беатрис Бек (1914–2008), получил Гонкуровскую премию. Экранизирован Жан-Пьером Мельвилем (1961).

Она не захотела меня слушать и уехала. А я остался стоять на тротуаре, как дурак с вымытой шеей. Прошло пять нескончаемых дней. Она не вернулась. Я не уходил — боялся ее пропустить. Денег у меня не было. Ни сантима. В первый день консьерж меня пожалел и покормил, выставив тарелку на подоконник, но потом стал гнать прочь, как собаку. Я не брился и не мылся. Просил подаяние, пугая своим видом прохожих. Питался объедками из мусорных баков. Сам у себя вызывал омерзение. Мне не во что было переодеться: заплатить за ячейку в камере хранения я не мог. Кончилось тем, что полиция забрала меня за бродяжничество. На второй день в комиссариат явился незнакомый тип в элегантном костюме. Бригадир отпер решетку камеры, и мужчина присел рядом со мной на топчан. Он достал из внутреннего кармана пальто фляжку коньяка, сделал глоток и передал ее мне. Я уловил в его речи легкий акцент. Никогда еще выпивка не доставляла мне такого удовольствия. Коньяк обжег горло и согрел душу. Он протянул мне пачку «Винстон». Мы сидели и курили, как старые приятели.

Оказалось, ему все обо мне известно — кто я и что сделал. Он вытащил из кармана толстую пачку денег и сказал, что предлагает мне сделку. Я получу всю сумму, если откажусь от Милены. В первый момент я даже не понял, чего хочет от меня этот человек, и он объяснил свои условия. Сто тысяч франков — в те времена это была огромная сумма — в обмен на обещание оставить Милену в покое. Я ответил, что могу взять деньги, а слова не сдержать. Он сказал, что верит в мою честность. Альтернатива выглядела предельно просто: взять деньги и выпутаться из безнадежной ситуации или не получить ничего и остаться в кутузке. Милену я в любом случае уже потерял. Он дал мне сигарету — и время подумать, пока докурю. Я решил дать слово, взять деньги и попытаться вымолить прощение у Милены. Когда я сказал, что согласен, он вытащил маленький листок с текстом на французском и английском языке и спросил, верю ли я в Бога. Нет, ответил я. Он сказал: «Ничего страшного. Вы — ортодоксальный коммунист, прочтите, поднимите левую руку и поклянитесь». Я поднял руку, но ничего не сказал. Просто не мог. Он молчал. Ждал, когда я решусь. Никогда не видел такого спокойного и уверенного в себе человека. В конце концов я поклялся и в ту же секунду понял: все кончено. Он сказал, что я сделал правильный выбор, что он мне доверяет, и отдал деньги. Я покинул комиссариат и больше не видел Милену. Я продал любимую женщину за тридцать сребреников. Я ее не заслуживал.

— Что это была за клятва?

Леонид достал черный кожаный бумажник, вытащил из-за клапана пожелтевший, потертый на сгибах, грязный листок, подклеенный скотчем, и протянул мне. Я с трудом разобрал четыре строчки, напечатанные красным шрифтом на машинке:

Я, Леонид Михайлович Кривошеин, даю слово никогда не встречаться с Миленой Рейнольдс и уважать ее волю до конца своих дней. Клянусь в этом честью дважды Героя Советского Союза. Подписано в Париже, в четверг, 28 июня 1953 года.

Он показал мне часы на правой руке и погладил стекло:

— Я смотрю на них по сто раз на дню. За все эти годы они не опоздали ни на секунду. Видишь, на каких тонких нитях подвешена жизнь человека? Моя рухнула из-за мерзавцев Розенбергов. Если бы им заменили смертную казнь пожизненным заключением, мы с Миленой и сегодня жили бы вместе.

— Они были невиновны, Леонид!

— Они были преступниками! И знали, чем рискуют. Никто не имеет права предавать свою страну. В Соединенных Штатах не осуждают тех, кто не совершил преступления. Это непреложная истина. Впрочем, то, что случилось, не их вина, а моя. Многие тут считают, что я жалею о загубленной жизни, о том, что променял высокое положение на обреченную любовь. Они ошибаются. Я провел с Миленой семьсот девяносто четыре дня и буду жить этим счастьем до конца моих дней. Я бросил все ради любимой женщины и поступил бы так снова. Я несчастлив, но жалеть меня не нужно. Мне повезло еще раз — я встретил Игоря, и он помог мне не опуститься на самое дно. У меня есть несколько друзей, без них я бы тоже не выжил. Вот тебе мой совет: если однажды увидишь на обочине дороги голосующую женщину, не останавливайся. Колесо должен менять автослесарь. Автослесари — народ закаленный. Они не смешивают работу и чувства. Нужно было помнить старый добрый марксистский принцип разделения труда, тогда я бы не оказался в нынешней ситуации.

— Я вот чего не понимаю, Леонид. Как можно отступиться от женщины, если любишь ее?

— Я дал слово. Такова моя судьба, мой способ хранить верность. Чтобы любить, не обязательно быть любимым. Вот уже девять лет пятого апреля Милена получает букет мимозы. От неизвестного. Она знает, что цветы присылаю я, и при желании могла бы пойти к флористу и узнать мой адрес. Значит, не хочет. Я держу слово. Возможно, однажды она передумает.

— Вы расстались десять лет назад. Как ты можешь в это верить?

— Я бы предпочел перевернуть страницу, но человек не властен над своими чувствами. Не мы решаем, любить или забыть. Мысли о Милене не покидают меня. Я думаю о ней днем, думаю ночью, когда просыпаюсь и не могу заснуть. Я влюблен, как в первый день. Можно устать от женщины, возжелать другую, но это будет не любовь, а страсть. Истинная любовь интеллектуальна. Она живет в мозгу. Бывают дни, когда я думаю, что лучше бы мне забыть Милену. Жаки, принеси мне сто второй.

Леонид помнил все ходы сотен шахматных партий, что делало его очень сильным игроком и опасным противником. Он не забыл ни одной, даже самой мелкой, детали своего романа с Миленой. Исключительная память Леонида была предметом всеобщего восхищения и зависти, но она же делала его несчастнейшим из смертных. Ему жилось бы куда легче, будь он как все: хорошо, когда человек помнит несколько шахматных партий и только светлые мгновения любовной истории. Все боятся потерять память. Память — источник наших бед, счастье человека — в способности забывать. Память — худший враг счастья. Счастливые люди забывают. Тягостная история отношений с Миленой стала причиной того, что Леонид был единственным парижским таксистом, который отказывался возить пассажиров в аэропорт Орли, хотя это было очень выгодно. Прошло десять лет, но он стоял насмерть. Словно боялся встретить там призрак утраченной любви.