Клуб "Твайлайт". Часть 1

Ефремова Тата

Несколько лет назад в Москве на книжном фестивале Муратов встретил бывшую однокурсницу Лену Маклаткину, девушку с протезом вместо недоразвитой с рождения правой рукой. В университете она была замкнутой и незаметной, скорее угрюмой, чем общительной. На фестивале она сидела возле стенда с детскими книгами и, широко улыбаясь, подписывала сказки собственного сочинения, красивые, щемяще-яркие, с забавными, умилительными героями. Ренат вспомнил, кто заставил Лену написать первую сказку-сценарий — Вера Алексеевна. Было ли это простым попаданием в талант (преподша задействовала своих студентов в подготовке новогоднего спектакля для ребятишек из детдома, над которыми ЮМУ вёл шефство) или тонкой стратегией, но

в тридцатилетней Лене Муратов увидел состоявшегося, довольного жизнью человека. Он подошёл тогда к бывшей однокурснице, она обрадовалась встрече, подарила Ренату книгу. Они выпили вместе кофе и поболтали об университетских годах. И да, Лена прекрасно помнила, кто раздул в неё творческую искру…

— Ну Вера Алексеевна!

Преподша тряхнула короткими волосами, с модно криво-косо выстриженными-«выгрызенными» светлыми прядками:

— Я на трёх парах раз пятнадцать напоминала о сегодняшнем прослушивании. Для всех, кто плохо слышит и для тех, кто путает направление. Куда собрался?

— Домой. Не могу я, — покаянно сообщил Ренат. — Сжальтесь! На пятой паре?! У меня курсовых…три, рефераты, один из них ваш, кстати…

Вера Алексеевна вздохнула:

— Ренатик, мы с Тарасом Семеновичем не можем весь факультет переслушать, а у тебя голос! Ну лично для меня!

— Вера Алексеевна… — начал Муратов, внутренне ёжась от нежелания лгать, но не видя другого способа отмазаться от добровольной обязаловки. — Я бы с удовольствием…

— Михеева! Мария! — вдруг крикнула Мутко, взмахивая рукой. — Вы в зал?

Рыжеволосая первокурсница, сонно бредущая по коридору в хвосте стайки певцов из хора (в другой раз Ренат обязательно заметил бы её даже в толпе, морковку эдакую в мешковатой, но яркой клетчатой рубашке), кивнула, не удостоив отступившего в сторону Муратова вниманием и не прореагировав на то, что неожиданно стала Машей, и побрела дальше. Вера Алексеевна, бдительно проводив хоровых взглядом, повернулась к Ренату с умоляющей миной:

— Ну Рена…

— Да иду я, иду… — Муратов поднял руки в жесте «сдаюсь» и показал, что готов следовать за преподшей. — После вас.

* * *

Марине было очень стыдно перед Серёжиком Кучеренко. Во-первых, одногруппник безропотно давал ей списывать все лекции, помогал с заданиями и вообще, смотрел на неё с преданностью приблудной дворняжки. Во-вторых, она сама пригласила его погулять по торговому центру (из благодарности, а вовсе не из каких-либо других соображений). А потом сбежала, не выдержав пребывания в поле гнетущей атмосферы, беспрерывно генерируемой Серёжиком. Вообще-то Марина считала, что если Кучеренко приодеть, снять с него очки и подлечить прыщи на подбородке, то из одногруппника получится вполне себе нормальный парень, не красавец, но и не фрик. Но то ли Кучеренко настолько вжился в неудачный имидж, что альтернатива ему могла морально уничтожить хранимую глубоко внутри уникальную личность, то ли Серёжик целенаправленно прятался за непривлекательный образ, как за стену, из-за которой очень удобно было плеваться в окружающих.

Пообщавшись с Кучеренко, Марина пришла к выводу, что Серёжик был задротом не сугубо внешне — скорее, внешность его была отражением внутреннего задротства. Кучеренко пошёл по единственно доступному ему пути к самоутверждению — принижению всего окружающего. За полтора часа, что они вместе провели в торговом центре, Кучеренко обхаял маркетинговую стратегию магазина, ассортимент товаров и даже осенние мотивы в оформлении витрин. Затем он безжалостно расправился с обществом, растящим поколение потребителей (они С Мариной как раз проходили через отдел игрушек), нравственным обликом современной девушки (на этот раз красной тряпкой в прямом и переносном смысле стали алые трусики фривольного манекена у входа

в магазин женского нижнего белья) и известными ювелирными брендами, расплодившими свои лавочки на втором этаже центра. Любое робкое замечание Марины в защиту впавшего в грех общества воспринималось Серёжиком со снисходительной улыбкой и энтузиазмом участника телевизионной дискуссии. Марина устала придумывать аргументы и только кивала, ещё больше раззадоривая одногруппника. А потом она сбежала, отсиделась в мебельном отделе и добралась в общежитие, воровато оглядываясь и жалея о потраченном времени. Уж лучше бы она провела весь день с мамой.

На лекции по экологии на следующее утро Серёжик выслушал её неуверенные объяснения (заблудилась, потерялась, телефон разрядился) с очень странным лицом. А потом почему-то «отзеркалил» Маринину стратегию — стал от неё сбегать. Видел её в коридоре, разворачивался и семенил вниз по лестнице, на лекциях садился на противоположном конце аудитории, в столовой нервно и жадно поглощал обед и уходил, стоило ей лишь приблизиться. Конформистка Леночка, знавшая, сколько добра «причинил» Марине Кучеренко, мягко её пожурила, мол, обидела парня. Марина с трудом отловила Серёжика и пригласила его в кафетерий на бутербродики и какао. Кучеренко заставил себя поуговаривать, потом неохотно поплёлся за одногруппницей.

Они подошли к стеклянным дверям кафетерия, и тут Серёжик застыл как вкопанный.

— Не пойду! — нервно сообщил он, дёргая себя за несколько кудрявых волосков, отросших на подбородке, должных, видимо, скрывать гормональный вулканизм, но только привлекающих к прыщам внимание. — Вы что, оба надо мной издеваетесь?

— Почему? — удивилась Марина.

— Там, — Серёжик ткнул пальцем. — Этот… странный тип с четвёртого курса. Ненормальный какой-то. Понабирали в вуз… чёрт знает кого.

— Где?

Марина заглянула в зал через стекло. В указанном Кучеренко направлении за столиком у окна, вальяжно закинув ногу на ногу и попивая капучино из огромной фирменной чашки кафетерия, сидел Ренат Муратов, парень со страшными глазами. Марина отпрянула, с досадой и жалостью покосившись на Серёжика. Неужели Кучеренко тоже «имел счастье» сцепиться с главным мушкетёром? Выяснилось, что инициатива «общения» принадлежала Муратову. По словам Кучеренко, тот докопался до него ни с того ни с сего. Просто подошёл в коридоре у входа в аудиторию перед первой парой, перекрыл все пути к отступлению локтями и начал допрос. Тон четверокурсника был вполне доброжелательным, вот только взгляд заставлял Серёжика нервничать и заливаться потом. Муратов расспрашивал Кучеренко о том, почему тот поступил именно в ЮМУ, нравится ли ему учиться и есть ли у первокурсника любимая девушка.

— Это было странно, — заикаясь, выговорил Серёжик. — Я ему сказал, что у меня есть…ты. А он сказал…

— Чё? — Марина вытаращила глаза, не зная, на что ей реагировать в первую очередь: на признание Серёжика или на странный интерес Муратова.

— Что…нет. Я сказал — есть, он сказал — нет. Вежливо так. И смотрит! Сказал, что если ещё раз меня рядом с тобой увидит, оторвёт мне… неважно. Ты его знаешь? Ты это специально? Чтоб со мной не встречаться?! Я знаю, я тебе противен! Я всем противен! Почему прямо не сказать?! Зачем… натравливать?!

Марине стоило многих трудов остановить поток самоуничижения, убедить Кучеренко в том, что она никого на него не натравливала, что Муратов — известный в вузе хулиган и доставала и что она сама не понимает, в чём тут прикол. Она даже пригласила Серёжика к себе в блок — угостить чаем с пирогом (к ней как раз приехала мама). В гостях одногруппник оттаял, поверил Марининым оправданиям и постарался обаять Ольгу Сергеевну со всем присущим ему неврастеническим пылом. После ухода Серёжика Ольга Сергеевна осторожно спросила дочь: