Клуб удивительных промыслов
Шрифт:
– Зачем же?– засиял улыбкой Бэзил.– Я обозначил срок - только пока он продолжает танцевать.– Удовлетворенный, он откинулся на спинку стула и сунул руки в карманы.
– Полноте, мистер Грант. Неужто вы и вправду предлагаете, чтобы профессору назначили какое-то неслыханное жалованье на том лишь основании простите за резкость, - что он сошел с ума? Чтобы ему платили больше, чем четверым толковым служащим, лишь потому, что он за домом прыгает, как школьник?
– Вот именно, - невозмутимо согласился Грант.
– И это фантастическое жалованье нужно для того, чтобы продолжить этот
– Всегда в конце концов приходится остановиться, - подтвердил Бэзил.
Бингем поднялся, взял свою безукоризненную трость и столь же идеальные перчатки и холодно промолвил:
– Боюсь, нам больше нечего сказать друг другу, мистер Грант. Возможно, ваши разъяснения - шутка, и если так, она, по-моему, немилосердна. Если вы говорили искренне, примите мои извинения за то, что я вас заподозрил в несерьезности. Как бы то ни было, все это вне пределов моей компетенции. Душевная болезнь, душевное расстройство профессора Чэдда - настолько горестная тема, что мне мучительно ее касаться. Однако же всему есть мера. И помешайся сам архангел Гавриил, признаюсь, это отменило бы его сотрудничество с библиотекой Британского музея.
Он сделал шаг к дверям, но Грант остановил его предупреждающим, эффектным жестом.
– Повремените, повремените, пока еще не поздно, - воззвал он к Бингему.– Желаете ли вы помочь великому открытию, мистер Бингем? Желаете ли вы содействовать всеевропейской славе, торжеству науки? Желаете ли, постарев и поседев или, возможно, полысев - не важно, ходить с высоко поднятой головой, ибо и ваша лепта есть в великом деле? Желаете ли...
– А если желаю, что тогда?– прервал его нетерпеливо Бингем.
– Тогда все просто, - не задумываясь, подхватил Грант.– Назначьте Чэдду восемьсот фунтов в год, пока он продолжает танцевать.
Вместо ответа Бингем гневно хлопнул перчатками и ринулся к дверям, но там столкнулся с направлявшимся в гостиную доктором Колменом.
– Прошу прощения, джентльмены, - взволнованно, с какою-то особой доверительностью начал доктор, - но я хотел сказать вам, мистер Грант, что сделал - э-э - обескураживающее открытие насчет мистера Чэдда.
Бингем угрюмо посмотрел на говорившего.
– Конечно, алкоголь, как я и опасался.
– Какой там алкоголь!– воскликнул доктор.– Если бы!
Как видно, это было бы еще не худшее. Встревожившийся Бингем немного сбивчиво и торопливо продолжал:
– Суицидальные намерения?
– Да нет!– нетерпеливо отмахнулся доктор.
Но Бингем лихорадочно перечислял:
– Наверное, говорит, что он стеклянный? Считает себя Богом?
– Ничуть, - резко оборвал его доктор.– Мое открытие совсем другого рода, мистер Грант. Ужасно то, что он не сумасшедший.
– Не сумасшедший?
– Есть хорошо известные физические признаки безумия.– Доктор был краток.– Ни одного из них у него нет.
– Почему же он танцует?– вскричал отчаявшийся Бингем.– Не отвечает на вопросы - ни нам, ни своим сестрам?
– Не берусь сказать, - холодно ответил доктор.– Я занимаюсь сумасшедшими, а не глупцами, а этот человек не сумасшедший.
– Да что же это значит наконец? Как нам заставить его слушать? убивался
Ясно и резко, словно дверной колокольчик, прозвучали слова Гранта:
– Я буду счастлив передать мистеру Чэдду все, что вы захотите.
Его собеседники изумленно воззрились на него.
– А как вы это сделаете?
В ответ Бэзил медленно улыбнулся:
– Ну, если вы и впрямь хотите знать...
– Еще бы!– словно в бреду вырвалось у Бингема.
– Тогда я покажу вам.
И Грант вдруг вскинул ногу вверх, громко притопнул обеими ногами и снова стал как цапля. Лицо его было сурово, но впечатление ослаблялось тем, что он отчаянно вращал ногою в воздухе.
– Вы довели меня до этого. Вы вынуждаете меня предать моего друга, промолвил он.– И я предам его ради его спасения.
На лице Бингема, чутко отражавшем обуревавшие его чувства, явственно проступило огорчение человека, который приготовился услышать неприятное.
– Должно быть, что-нибудь еще ужаснее, - только и выговорил он.
Тут Бэзил грохнул об пол башмаками с такой силой, что доктор с Бингемом застыли в самых странных позах.
– Глупцы!– вскричал Грант.– Смотрели ли вы когда-нибудь на этого человека? Неужто вы не замечали, какое выражение глаз у Джеймса Чэдда, когда он с пачкой бесполезных книг и со своим дурацким зонтиком уныло тащится в вашу злосчастную библиотеку или в свой жалкий дом?
Неужто вы не видели, что у него глаза фанатика? Неужто вы ни разу не взглянули на его лицо, торчащее над вытертым воротником и скрытое очками? Неужто вы не поняли, что он бы мог сжигать еретиков и умереть за философский камень? В какой-то мере это я повинен в происшедшем, я, подложивший динамит под камень его веры. Я спорил с ним по поводу его прославленной теории происхождения языка - он утверждает, что придуманный отдельными людьми язык усваивается другими через наблюдение. К тому же я поддразнивал его за то, что он не понимает непосредственных уроков жизни. И что же делает в ответ этот неподражаемый маньяк? Придумывает свой язык - не стану сейчас входить в подробности - и сам себе клянется, что не откроет рта, будет объясняться только знаками, пока другие не поймут его. Так он, разумеется, и сделает. Внимательно понаблюдав за ним, я разгадал его язык, как разгадают и другие, видит Бог. Нельзя ему мешать, он должен довершить эксперимент. Нужно назначить ему восемь сотен фунтов в год, пока он сам не остановится. Остановить его сейчас значило бы растоптать великую научную идею. А это все равно, что объявить новейшие религиозные гонения.
Бингем дружески протянул Бэзилу руку:
– Благодарю вас, мистер Грант. Я постараюсь испросить необходимые нам средства и думаю, что преуспею в этом. Не хотите ли сесть в мой кеб?
– Нет, нет, спасибо, мистер Бингем, - бодро отозвался Грант, - я лучше побеседую в саду с профессором.
Беседа, видно, получилась искренней и задушевной.
Она была еще в разгаре, когда я уходил от Чэддов, - оба выделывали па.
СТРАННОЕ ЗАТВОРНИЧЕСТВО СТАРОЙ ДАМЫ
Беседа Руперта Гранта привлекала, во-первых, тем, что он разворачивал перед вами фантастическую цепь выводов, а во-вторых - тем, что он романтически любил Лондон.