Клубок со змеями
Шрифт:
Мое воображение начало рисовать картину, как царская гвардия врывается в храмовый комплекс Эсагилы, а испуганные жрецы мечутся по внутренним залам в поисках укрытия, но это им не помогает. А затем их всех подвешивают на пальмах в ближайшей аллее. И Бел-Адад среди них. С синими высунутыми языками, они вяло покачиваются на слабом ветру, а дикие коршуны парят неподалеку в ожидании большого пиршества. Я был бы не прочь полюбоваться таким зрелищем.
— Эй! — раздраженный оклик Бастет заставил спуститься с небес на землю, — мы еще не прибыли на место. Не
Я улыбнулся, но улыбка получилась вялой и натянутой. Встав, отряхнул песок с «тощей задницы» и снял один из тюков с верблюда. Тот заурчал от облегчения. Достав две аккуратно сложенные циновки, я вновь нацепил тюк на горбатого. Тот наградил меня испепеляющим взглядом. Я улыбнулся верблюду и направился к Бастет, которая к тому моменту уже закончила ставить палатку.
— Давай сюда, — буркнула она, и я протянул ей циновки. — Теперь достань две накидки из другого тюка, а я позабочусь о еде.
— Тебе что, холодно? — спросил я, вытирая пот со лба.
— Нет. Ночью в пустыне бывает прохладно.
Я вспомнил свои ночные похождения, когда бродил обнаженным среди барханов под темным звездным небом, и вынужден был согласиться, однако решил слегка ее задеть:
— Еще вчера ночью ты щеголяла по лагерю почти голой и не выглядела замерзшей.
Бастет окатила меня презрительным взглядом:
— Спать и двигаться разные вещи. А теперь хватит! Я устала и хочу есть. Ты принесешь накидки или так и будешь задавать тупые вопросы?
Я усмехнулся, но ничего не ответил и вновь направился к верблюду.
На полпути остановился и бросил через плечо:
— Они не убегут?
— Нет, — услышал я приглушенный голос из палатки.
Я пожал плечами. Раз она так считает, значит беспокоиться не о чем. Я ничего не знаю о повадках этих животных. Стащив очередной тюк, я достал оттуда две широкие накидки из козьей шерсти. Они были не очень приятны на ощупь, но наверняка согреют в холодную ночь. На какое-то время я задумался, вспоминая свои похождения в пустыне. Как морозный ночной воздух заставлял неметь тело, а страх сковывал дух. Но затем, резко тряхнув головой, вынудил себя отогнать воспоминания и вернулся в палатку. Солнце неумолимо двигалось к закату, а верблюды пристроились неподалеку от входа, прислонившись боками друг к другу.
Бастет уже сидела на одной из циновок, грациозно поджав ноги и, с жадностью, уничтожала пшеничную лепешку. Рядом стоял плотно закрытый кувшин.
— Что в нем? — спросил я, указывая пальцем на сосуд, бросая накидки на циновку и чувствуя, как в животе начинает урчать.
«Аппетит приходит во время еды».
— Совсем не то, на что ты рассчитываешь.
— Ты даже не знаешь, на что я рассчитываю.
— А меня это и не интересует, — отрезала она.
— Так что в кувшине-то?
— Открой, да посмотри, — огрызнулась Бастет, отворачиваясь.
Я присел на соседнюю циновку и откупорил кувшин. В нем оказалась вода, что
Бастет почувствовала мой взгляд и повернулась в мою сторону:
— Чего тебе?
— Надо поговорить.
— Не вижу повода.
— А вот я вижу, — я проглотил остатки хлеба и стряхнул крошки, — разве тебе не кажется, что узнав друг о друге больше, чем почти ничего, мы увеличим шансы на успех?
Бастет усмехнулась:
— Роль рабыни я сыграю, ибо уже приходилось быть в ее шкуре. А вот, как справишься ты, меня не волнует.
Она была права, но я ожидал подобного ответа, поэтому быстро сообразил, что сказать:
— Может и так. Но я сильно сомневаюсь, что Азамату понравится, если он упустит богатый караван только потому, что мы с тобой не поладили.
При упоминании имени Азамата, ее едва заметно передернуло, и я понял, что попал в цель.
— Что тебя интересует? — нехотя спросила она.
— При первой нашей встрече ты назвала себя нубийкой. Где проживает твой народ?
Бастет раздраженно ответила:
— Я же сказала, южнее Египта.
— Не говорила.
— Ну, вот теперь сказала, — огрызнулась она.
«Очень вспыльчивая. Нужно быть с ней поосторожней».
— Как же ты очутилась здесь, в песках между Ханааном и Вавилоном, да еще и среди разбойников?
— Не хочу говорить.
— Придется.
— Заставишь? — в ее голосе засквозили нотки угрозы.
— Я-то вряд ли, а вот Азамат... — я сделал многозначительную паузу, — как говорил, он будет явно расстроен, если мы не добьемся успеха. А огорчать такого человека мне не хочется.
Помолчав несколько секунд, Бастет нехотя заговорила:
— Своих родителей я не помню. Еще ребенком меня продали одному египетскому вельможе, проживавшему в Фивах [58] . Десять лет я находилась в полной его власти, выполняя сначала различные обязанности, а затем, когда подросла, работу в поле и, — она отвела взгляд, — кое-что еще во время приемов знатных гостей.
58
Фивы — древний город Верхнего Египта. Позднее — столица египетской империи фараона Тутмоса III.
Я кивнул, давая понять, что догадался, о чем речь, и дополнительные разъяснения не нужны.
— Чем старше я становилась, тем сложнее мне было сдерживать внутри себя порыв к свободе. Хотелось сбежать из египетской усадьбы, как можно дальше, но это было невозможно. Надсмотрщики прекрасно знали свое дело. И это приводило меня в ярость. А я не привыкла держать злобу в себе.
Я улыбнулся:
— Трудно не заметить. Но тебя это только красит.
Бастет нахмурилась:
— Ненавижу льстецов.