Клубок Сварога. Олег Черниговский

Поротников Виктор Петрович

Олегу казалось: нужно ещё одно усилие и враг будет окончательно разбит. Он видел, что дружинники Бориса в ясских шлемах сминают и опрокидывают киевлян, а чёрное знамя с красным трубящим ангелом находится в самом пекле битвы.

Неожиданно возле Олега оказался ковуй на взмыленном коне.

–  Вай-уляй! Беда, князь!
– выкрикивал он, удерживая на месте своего скакуна.
– Борисби убит!

У Олега сердце замерло в груди.

–  Что ты мелешь, негодяй!
– закричал он, не желая верить услышанному.
– Не может этого быть!

Не верю. Нет! Нет!…

–  Клянусь душами предков, я не лгу, князь, - гонец обиделся.
– Алхаз-бей сообщает тебе: Борисби мёртв.

–  Не поверю, пока не увижу тело, - рявкнул Олег.
– Где оно? Где Алхаз-бей?

Гонец махнул рукой туда, где шла отчаянная сеча. Звенели мечи, дыбились кони, с громким треском ломались копья… Киевляне и часть волынян стояли насмерть против обступивших их врагов.

Олег и его гридни поскакали вслед за гонцом. В голове Олега стучала одна мысль: «Неправда! Борис не мог умереть! Не мог».

Бунчук Алхаз-бея был воткнут в землю чуть в стороне от звенящего железом огромного скопища всадников. Полтора десятка лучников стояли полукругом возле бунчука с луками, взятыми наизготовку. Тут же был Алхаз-бей и несколько его телохранителей, державших лошадей под уздцы.

–  Где Борис?
– крикнул Олег, спрыгнув с коня.

Алхаз-бей молчаливым жестом указал на тело под красным плащом, лежащее на траве в центре полукруга, образованного спешенными ковуями.

Расталкивая ковуев, Олег бросился к этому плащу и полной уверенности, что красная ткань скрывает кого угодно только не Бориса. Он сдёрнул плащ с неподвижного тела и застыл поражённый увиденным. Перед ним лежал мёртвый Борис.

Голова была разможжена ударом топора, один глаз полностью вытек. Но все же его можно было узнать.

Олег упал на колени и, прижав к лицу безжизненную руку Бориса, зарыдал в голос. Он обливался слезами и горько стонал, проклиная Судьбу, Господа и Изяслава. Все зло в мире казалось ему ничем по сравнению с тем, что случилось. Все пережитые несчастья казались пустяком в сравнении с этим ужасным несчастьем. Олег и не подозревал, до какой степени ему был дорог Борис: у него будто выбили опору, убили саму радость жизни.

Услышав слова Регнвальда о том, что переяславская дружина мчится на выручку к киевлянам, Олег резко выпрямился. На его лице, враз постаревшем, отпечатались гнев и неистовая жажда мести.

Приказав Алхаз-бею увезти тело Бориса в безопасное место, Олег собрал своих воинов и тех ковуев, которые оказались поблизости, чтобы ударить на переяславцев.

–  В плен никого не брать, тем паче Изяслава и Всеволода. Рубить всех без пощады!

Не отстававший от Олега Регнвальд был поражён топ безудержной смелостью, с какой Олег ворвался в самую гущу врагов. Переяславцы были опытными рубаками, им хотелось отомстить за своё поражение на Сожице, поэтому упорства и жестокости было в избытке с обеих сторон.

После каждого точного удара мечом Олег приговаривал с мстительным торжеством:

–  За Бориса!… За Глеба!…

Княжеские

гридни падали с коней один за другим, а Олега не брали ни меч, ни топор, ни копье. Словно заговорённый, он прорубался к стягу переяславцев, видя поблизости от него позолоченный шлем Всеволода Ярославича.

Внезапно между Всеволодом и рвущимся к нему Олегом появился боярин Чудин, потерявший брата в битве на Сожице.

Чудин был силен, но грузен и неповоротлив. Дважды он едва не выбил Олега из седла. Наконец, князь, изловчившись, вогнал острие своего меча Чудину в горло, и тот повалился на лошадиную гриву, захлебнувшись кровавой пеной.

Всеволод Ярославич что-то кричал воеводам, как вдруг осёкся на полуслове. Перед ним вдруг возник Олег, весь забрызганный кровью, со щитом, утыканном стрелами.

Всеволода поразил не столько вид Олега, сколько взгляд, свирепый и безжалостный. Впервые в жизни он ощутил холодок страха в своей груди.

В поединке дяди и племянника все преимущества были на стороне у последнего. Олег был не просто моложе и выносливее, но и гораздо ловчее, а понесённая утрата лишила его страха смерти, лишь жила в нем неутомимая жажда мести.

Очень скоро Олег выбил меч из руки Всеволода и зарубил его коня, который с предсмертным ржанием повалился на землю вместе с седоком. Олег ткнул падающего Всеволода мечом в грудь, но прочный греческий панцирь выдержал удар.

Регнвальд сразил знаменосца переяславской дружины, и стяг Всеволода упал наземь под ликующий вой ковуев. Переяславцы, не выдержав, повернули вспять. Вместе со своими воинами бежал и Всеволод, успев вскочить на какую-то лошадь, оставшуюся без седока.

Олег не участвовал в преследовании врага. На него вдруг навалилась неимоверная усталость. Он сидел в седле с поникшими плечами, бессильно опустив руки и склонив голову на грудь.

Подъехал Регнвальд, осторожно тронул за плечо.

–  Князь, ты не ранен?
– участливо спросил варяг.
– Что с тобой, князь?

Олег поднял голову, по его щекам катились слезы.

–  Бориса больше нет, - прерывающимся голосом произнёс он.
– Его нет больше…

Регнвальд встряхнул Олега за руку:

–  Полно, княже. Не время лить слезы. Смотри.

Регнвальд указал на наступающую пехоту киевлян и переяславцев. В грозном шествии вражеских пеших полков с низко опущенными копьями и сомкнутыми щитами чувствовалось нечто грозное и неотвратимое.

Навстречу им, сжимая в руках топоры и дубины, двигались нестройные толпы смердов, шеренги которых лишь кое-где были прикрыты щитами.

Олег приказал трубить в трубы, дабы вернуть из преследования свою конницу. Предстояло провести перегруппировку сил перед надвигающейся пехотой.

Когда хриплые звуки сигналов прокатились над полем битвы, к Олегу примчался гонец от касогов с известием: в сече со смолянами пал касожский князь Албек.

Олег отправил на правый фланг Регнвальда, чтобы тот возглавил касожскую дружину.