Клятва Гарпократа
Шрифт:
— Это теперь послужит возрождению, — сказал Змей. — Нет у меня самого главного, но не такая уж это беда: ведь и странствия ваши с Бьярни не пришли ещё к своему концу. Я не знаю, что вам дать: пусть выберет ваша судьба то, что может пригодиться вам в дальнейших странствиях. Нагнись, протяни руку не глядя, юный мужчина из дальней страны, и сожми ее в кулак. А потом раскрой.
Когда Филипп сделал так, на ладони его лежало серебряное изображение большой кошки.
— Это пума, или иначе кугуар, или, еще иначе, — горный лев. Временами называют его красным, — произнес Кецалькоатль. — Примите его как мой
Он удалился — как и прежде, багряной струей по ступеням, длинным алым облаком по земле, червонным золотом солнечного утра — по океанским водам.
Дети Верта и Леса зачарованно смотрели вслед ему.
— Вот уж не знал, что мы напоремся здесь на такое чудо, — пробормотал Бьярни себе под нос. — Хотя чего еще ждать от старины Рутена в нынешнем его положении, как не всяких причуд и выкрутасов?
— Я не ожидала, что проникновение в меня будет таким добрым, — сказала Филиппа. — Такой радостью. Это что — я такая плохая?
— Нет, это ты такая наивная, — ответил ей брат.
— Итцамна ведь меня даже не приласкал.
— Это он оставил до лучших твоих времен. Всё, что он у тебя забрал, — небольшая доля мазохизма. Болезненное наслаждение дев, как говорится в одной старинной книжке.
— Снова трёп, — сказал Бьярни. — Нет, по правде говоря, всё Хельмутовы детки отлиты в одной форме: рыжие нахалы и нахалки, не имеющие ничего святого за душой. Впрочем, я, кажется, повторяюсь.
— Ну да, в сотый раз. В общем, от такого и слышим, — отбрила его Филиппа. — Вот возьмем да и останемся тут навсегда, ожившими сокровищами играть. А тебя одного на летуне отправим. Правда, братик?
— Я вас при нем заменю, — неожиданно сказала Марикита. — Отец, я думаю, легко согласится на такое.
ГЛАВА III. Африка
И он стоит как рыцарь на часах,
Играет ветер в легких волосах,
Глаза горят как два огромных мира.
И грива стелется как царская порфира.
Н.А. Заболоцкий (изменено)
Мы трое пересекли Медитерраниум на нашем верном летуне, везя с собой изящную безделушку и своенравную девчонку из Зеленых. Недурная прибыль, право слово!
Мы — это Ситалхи и Ситалхо, брат и сестра, рожденные вместе, средняя пара знаменитой шестерицы королевских потомков. Названы в честь красавицы родом из Морских Людей, но широкой воде не слишком доверяем. Еще к нам — это уже становится традицией — присоединился Бьярни, Великий и Ужасный. Гроза наших детских игр, вождь «Змеиный Язык», каковое прозвище он дерзновенно стащил из популярной исландской саги и присвоил себе. Дед наш Бран, первый министр королевства со стороны королевы-бабушки Эстрельи Марии Марион, с которой он сочетался чисто по-граждански… Короче, наш любимый дедусь в своё время немало ворчал по поводу этого богохульного факта. Еще меньше ему бы понравилось, что Бьярни распоряжается артефактами, полученными в дар или обмен. То золотое перышко спрячет за пазухой, то вот теперь — статуэтку или плоскую серебряную бляшку непонятного
Что до зеленой девчонки (по виду от силы двенадцать-тринадцать лет, однако говорит о себе, что вполне совершеннолетняя дама и даже не девица, хотя ни одного толкового мужчины не знала и даже не догадывается, с чем его едят) — это просто песня. Ну конечно, возраст, наилучший для размножения, и соответственно с тем периодичность смены поколений у нас составляет пятнадцать-шестнадцать лет, так что мы люди привычные.
Ситалхо говорит, что сначала приняла ее за перерожденную рутенскую гринписовку. Я, то есть Ситалхи (будем, кстати, знакомы) до сих пор удивляюсь, как вообще могут эритроциты превратиться в хлорофиты — или хлорофициты. Это ж сколько сена надо было бы для этого употребить, представляете?
Да, отчего это мы сменяем друг друга в наших странствиях так легко и непринужденно? Обнаружилась одна странная вещь. Мы, дюжина, суть нерасторжимая связка. Кроме, возможно, Фрейри и Фрейра, что соединили собой Рутен и нашу вертдомскую землю и тратят на это все свои парадоксальные и трансцендентальные способности. Но и с ними мы можем общаться; со всеми прочими людьми — только «сообщаться».
Как происходит это «сообщение»? В определенную точку Верта кладут добытые последней парой инфантов предметы, ставят летун — и очередная пара попросту вступает всем этим во владение.
О, эта латинская девчонка — не предмет? Хорошо, тогда реалия. Явление природы, как вулкан или цунами. Когда мы плыли над Средиземным морем, бегала по салону вертолета, как ненормальная, — должно быть, никак не могла нарадоваться своей новой природе. Летун прямо-таки ходил ходуном и трясся мелкой дрожью. А у нас троих, между прочим, морская болезнь, осложненная водобоязнью. То есть перспектива сорваться с высоты метров этак с пятисот и встретить по пути на дно жидкий соляной раствор вызывает удвоенный приступ тошноты даже у Бьярни. Хотя всякий раз непонятно, чем там его выворачивает, болезного: останками сдобного пирожка или кровью последней жертвы.
Тут наш Бьярни вопит, что уничтожал обнаруженных заговорщиков куда более стандартным способом, чем его родители. И что мудрено не испугаться воды: она, видите ли, жёсткая. Разбиться можно в прямом смысле вдребезги, тем более ему. (Он говорит «вдребезину», что, по-моему, прилагается исключительно к пьяным.)
В таком ключе происходят все наши доверительные беседы — вплоть до момента, когда наш телохранитель даёт команду опуститься, черт вас возьми, на седалища и сиденья и затянуть страховые ремни.
После серии хитрых маневров летун приводнился на лыжи и закачался на волне. Чем спровоцировал…Ясно что. Пришлось срочно лавировать к берегу.
Выползши из прокисшего нутра вертолета и преодолев полосу прибоя, мы увидели узкую полосу песка и горы.
— Атласские, — проговорил наш высокородный охранник. — Тут воздушные течения такие, что не один ночной пилот в них завертелся и разбился. Как вы решите — идем или летим? Проваливаться в воздухе или на земле?
Мы решили идти — ямы там или не ямы, — а умный вертолет пустить следом по верхам. Торопиться нам было почти некуда, а вблизи куда лучше всё рассматривается.