Клятва трикстера
Шрифт:
От всех времен, от разных народов. Мужчины и женщины. Воины в доспехах и крестьяне, вооруженные топорами. Мирные пахари и профессиональные солдаты. А больше всего бойцов и командиров – в пилотках и фуражках с красными звездами.
Многие глядят на меня с сочувствием. Но я знаю, никто не станет мне помогать.
Этот путь я должен одолеть сам.
Последний десяток метров. Последние силы… Главное – не смотреть вниз!
Если
Давай, Глеб!
Где-то там, среди этой бессмертной армии – мой отец. Я это чувствую. И я просто не могу сейчас оказаться слабаком!
Цепляться за склон и ползти – хотя бы по сантиметру! Только вперед и ввысь – навстречу нестерпимо яркому, озаряющему их фигуры солнцу. Или удивительный свет исходит прямо от людей?
Там, наверху – лучшие. Я это помню.
«За сотни веков у этой земли было много защитников» – так говорила баба Валя. Те, кто смог переступить через боль и страх, отринуть мелкое и суетное…
«Трикстер по кличке Тень, разве тебе стоять рядом с ними?»
Моя собственная память сейчас тянет меня вниз.
Столько лет я просто ходил в Зону за товаром. Мне везло. Я хорошо научился находить артефакты и выгодно их продавать. А смог ли стать настоящим человеком – удалось мне то главное, о чем когда-то говорил отец?
«Недостоин!» – гулко стучит в висках.
Себя не обманешь.
Там, у дороги, когда пулемет с «вертушки» сшибал ветки над твоей головой, разве думал ты о деле, о чьем-то спасении? Нет, наслаждался собственной крутостью. Ловил кайф от адреналина. И Катя едва не погибла – только из-за тебя!
Ради чего ты вообще ввязался в эту борьбу? Просто чтоб испытать фарт? Разве любишь ты кого по-настоящему – даже Настю?
«Эгоист!»
«Придурок!»
«Слабак!»
Нет оправдания. И почти нет надежды, что я сумею подняться по отвесному склону.
Но все-таки я продолжаю карабкаться вверх – цепляясь за одинокие кустики, за толстые пучки сухой травы. Еще немного, еще чуток…
Стебли лопаются, не выдерживая моего веса. «Сейчас сорвусь!» – мелькает в голове.
В этот миг кто-то хватает меня за руку – крепко, надежно…
Я почти с испугом запрокидываю голову. И встречаюсь взглядом с лейтенантом.
Успеваю в мельчайших подробностях рассмотреть
А в следующую секунду, опираясь на его руку, одним отчаянным рывком я оказываюсь наверху.
Почти не верю своим глазам.
Я стою рядом с лейтенантом! Рядом с остальными. И эти люди одобрительно щурятся, будто считают меня равным.
Меня, обычного охотника за «товаром».
Пограничник слегка улыбается, будто читает мои мысли. А я, словно открытую книгу, могу читать его память. Я знаю, что ровно неделю, с короткими перерывами, длился его бой в том пылающем, будто ад, июне. Я отчетливо вижу: раненый, едва живой от усталости и кровопотери, командир 91-й заставы прикрывает отход товарищей. А когда в его пулемете кончается лента, в комнату залетает граната…
Я вздрагиваю и беру на себя его боль – короткой молнией-вспышкой.
Хотя сам он давно через нее перешагнул. И вместе с его обжигающей памятью в меня входит его сила.
«Ну, здравствуй, Глеб!» – только сейчас лейтенант отпускает мою руку.
– Здравствуй… Андрей, – его зовут так же, как Демина. Я еще многих могу тут угадать по именам. Но вглядываясь в их лица, пытаюсь отыскать единственного человека…
Моего отца.
Я ведь знаю, он – здесь! Обязательно должен был сюда попасть – еще четырнадцать лет назад, в день, когда его убили на моих глазах.
– Папа! – отчаянно выкрикиваю я в это огромное человеческое море. Мне так много надо ему сказать. И попросить прощения – за то, что не сумел его спасти, не смог перехитрить ненавистных упырей. – Папа!
Но налетающий ветер гасит мой голос. Ослепительная вспышка растворяет в себе целый мир.
Полет…
Теплое сияние…
Все выше, выше…
И кто-то невидимый отчетливо произносит в этой сверкающей высоте: «Теперь память твоей земли с тобой, Глеб. Живи и побеждай!»
…Сухое дерево поскрипывает на ветру. Как мохнатые лапы, скребущие небо, раскачиваются кроны сосен. А над ними, среди голубого бархата, проплывает одинокий силуэт ястреба.
Краски и звуки можно чувствовать, как мелодию.
Можно часами смотреть вверх, погружаясь в светлую безмятежность…
Если бы не чьи-то пальцы на моем плече, не испуганный голос у меня над ухом:
– Что с тобой, Глеб?
Зачем повторять это в который раз, зачем тормошить меня, будто пьяного?