Ключ без права передачи

Полонский Георгий Исидорович

–  Это Майданов? А где белка? А что это крутится?

А через полчаса все заминки и психологические трудности были, казалось, далеко позади…

На майдановских лыжах Юля скатилась с горки по искрящейся пушистой целине, а внизу шлепнулась, вспахала ее носом.

–  Приказываю!
– зазвенел на просторе голос Адамяна.
– Торжественный салют семнадцатью артиллерийскими залпами! По новорожденной!

Сверху в нее полетели снежки, веселые и безжалостные.

Солнца в этот день было сколько угодно. И Антон не капризничал. Что касается Майданова,

он был насмешлив, слов тратил минимум, общался с Антошкой охотнее, чем со всеми. Похоже, это паломничество к нему настроило его иронически. Но хорошо хотя бы, что злость прошла, думалось Марине… Вот он на склоне горы по свежему насту пишет лыжной палкой огромнейшую римскую цифру ХVII - в Юлину честь. А лица не разглядеть отсюда…

–  Юля… С той компанией он уже не имеет дела?

–  Вроде нет… "Баба Сима" успела ему мозги прочистить. Ну и я немного повлияла, наверное… Двое оттуда уже в колонии, знаете?

–  За что?

–  Киоск кожгалантереи взломали.

–  Красота!
– горько сказала Марина.

–  Они бы и Сашку потянули - слава богу, у него тогда был перелом руки…

–  Да? А если бы…

–  Нет!
– почти вскрикнула Юля.
– Я не то хотела сказать, он и со здоровой рукой не пошел бы! Верите?

–  Я-то ему готова верить. Он мне - нет…

–  Мы вас знаем три года, а он - один. И после всего, что было, трудно ему причалить к нам…

–  Я о том и говорю. Собираетесь вы у меня, ревнует он тебя ко мне… Ревнует, не спорь! Только напрасно, объясни ему. Я могу написать на своей двери аршинными буквами: "Все, кому интересно, - добро пожаловать!"

–  Я понимаю… А как сделать, чтоб ему интересно стало?

–  Ну и вопросик… Я ж не волшебник, Юлька, я только учусь…

…А еще они гуляли по лесу. Слушали капустный хруст снега под ногами, высматривали обещанных белок. Дергали ветки, чтобы по-братски уронить снег на голову зазевавшемуся "ближнему". Антошку тащили и развлекали по очереди, и никому он не был в тягость.

И была такая подходящая опушка, где Марина попросила:

–  Таня! Почитай-ка нам.

–  Стихи? Прозу? Басню? Монолог?
– тотчас перебрала она весь ассортимент, с которым собиралась поступать в актрисы.

–  Стихи.

–  Пожалуйста. Ну, допустим, вот это. Называется - "Из детства".

Я маленький, горло в ангине.

За окнами падает снег.

И папа поет мне: "Как ныне

Сбирается вещий Олег…"

Я слушаю песню и плачу,

Рыданье в подушке душу,

И слезы постыдные прячу,

И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира

Дремотно жужжит за стеной.

И плачу над бренностью мира

Я маленький, глупый, больной.

(Стихи Д.Самойлова)

–  Хорошо, - вздохнула Марина и посмотрела на Майданова. Тот, наморщив нос, спросил:

–  Над чем он плачет? "Над бренностью" - это как?

–  Над тем, что все проходит на свете, ничто

не вечно.

–  Ну правильно, - согласился Майданов мрачно.
– Человеку это всегда обидно. Хоть маленькому, хоть какому.

–  Даже мне понравилось, - заявил Адамян.
– Странная вещь: информация ведь минимальная, так? Ничего нового, ошеломительного не сообщается. А - действует!

Марина взяла его шапку за оба уха, надвинула на глаза:

–  Женька, ты чудовище! Ну можно ли думать о количестве информации, когда тебе читают стихи?

–  По-моему, за этим стихотворением моих данных совсем не видно. Они как бы не нужны, - пожаловалась Таня.

Майданов сплюнул. Когда его что-то коробило, он сплевывал.

–  А ты их не навязывай, - резковато сказала Марина.
– Кому надо - увидит. Ты же не в манекенщицы идешь - в актрисы!

–  Все равно. Я чувствую, что для поступления это не подходит. Надо взять чтонибудь гражданское, патриотическое…

–  А что, - спросил Смородин угрюмо, - красивым девчонкам прощаются пошлости?

–  Пошлости?! А что я такого сказала?

–  Когда же люди поймут, Марина Максимовна? Когда они поймут, что нельзя выставлять свой патриотизм, чтобы тебе за него что-нибудь дали или куда-нибудь пропустили! Другие свои данные выставляй, пожалуйста; может, и правда, в дом моделей возьмут… А это - не надо!

Татьяна, округлив большие красивые глаза, готовилась заплакать.

–  Дядя Алеша сердится?
– спросил Антон у Майданова, с которым успел подружиться.

–  Ага, - сказал Майданов.
– Он идейный.

И толкнул плечом Адамяна: отойдем, мол.

Когда их не могли слышать, спросил:

–  Кто из вас придумал этот… культпоход? Только мозги не пудрить, я все равно узнаю.

–  А тут все открыто, - удивился Женя.
– Предложила Мариночка.

–  Так я и знал. Педагогические закидоны!

–  Слушай, ты ее все время с кем-то путаешь. Она - человек, понимаешь? С ней интересно - раз. Никогда не продаст - два. И говорить можно чем угодно - три. Нам дико повезло с ней, если хочешь знать.

–  Наивняк… Ну давай, заговори с ней "о чем угодно". О чем ей педагогика не велит!

–  Ну например? О сексуальной революции?
– ухмыльнулся Женька.

–  О сексуальной? Нет, тут она сразу иронии напустит. Надо такое, от чего нельзя отхохмиться. Начни только - сам увидишь, как завиляет.

–  Да что ты против нее имеешь?

–  "Душевница" она. А я учителям-"душевникам" не верю! Я нашей Денисовне, завучихе, верю больше, понял? В трех школах перебывал, видал всяких. Одна инспекторша детской комнаты - тоже молоденькая, нежная, с "поплавком" МГУ на груди, - так со мной говорила за жизнь, так говорила…

–  И потом что?

–  А потом - протокольчик. И в нем черным по белому: "На собеседованиях Майданов Александр показал…" Ну и там все мои сопли доверчивые в дело пошли. Против Витьки Лычко и других… Ты их не знаешь. Артистка она была, понял?!