Ключ без права передачи

Полонский Георгий Исидорович

–  Да… невесело, - признал Женька и тут же возразил: - Но это совсем из другой оперы!

–  А я рассказал так, для примера… Ну чего это она решила в гости ко мне? Чудно ведь!

–  Брось, Майдан. У нее никаких задних мыслей!

–  Не знаю. Вот у ее "пузыря" - точно, никаких!
– Майданов улыбнулся.
– Но мама-то она ему, а не нам. Нам - классная дама, пускай даже самая лучшая. А друг твой, Смородин, - все-таки комсомольский чин… Так?

–  Ну и что? Мы его выбрали, он же отбивался!

–  Ладно,

поговорили, иди к своим…

Женя отстал от него, тяжело озадаченный.

10

А потом в доме, когда гудела в печке отличная тяга, когда накормленный Антон спал под шубкой на оттоманке, а остальные пили чай после сытной пшенной каши, имел место разговор (несколько туманный для непосвященных, но это ничего: если они потерпят, все прояснится).

–  Ладно, никто не спорит с тобой, - говорил Смородин.
– А чего ты от Марины Максимовны хочешь?

–  Мнения!
– настаивал Адамян.

–  Зачем? Это наша проблема, и мы решим ее сами…

–  Как? Вызовем "Голгофу" на бюро?

–  Не смеши!

–  "Баба Сима" могла бы… - меланхолически сказала Юля.

–  Так ее уже нет.
– Адамян ходил взад-вперед, глядя себе под ноги. В нем заметна какая-то напряженность.
– Есть Марина Максимовна, но она молчит…

–  Жень, а я имею, по-твоему, право обсуждать это с вами?
– спросила Марина Максимовна.

–  Нет? Ну, не надо… что ж. Вообще-то я и сам понимаю…

–  Зачем же начал?

–  Надеялся, что вы…

–  Лопух потому что, - вдруг высказал с оттоманки Майданов, охранявший там сон ребенка.
– Марине Максимовне неинтересно иметь неприятности из-за тебя, правда же?

Повисла пауза.

Смородин чиркнул спичкой для Марины: она разминала сигаретку. Но рассердившись (на себя?), она задула эту спичку и принялась эту сигарету крошить:

–  Трудный вопрос, да. Тягостный. Такой, что все стараются отвести глаза. А надо бы набраться духу - причем не тете Моте, а мне самой!
– и сказать на педсовете: "Вот мнение моих десятиклассников об одном из нас. Давайте думать, как быть".

–  Вот! Я только этого и хотел!

–  Ну и прекрасно. Если б еще обойтись без этой злости… Ты хотел знать - смогу ли я? Готова ли? Скоро буду! Но даже если я смогу завтра в 9 утра, - вы-то опаздываете с вашей критикой. Результат будет, дай бог, для восьмых и девятых, а вам - I am sorry very much - заканчивать в этих "предлагаемых обстоятельствах".

–  Ясно, - подвел итог Женя.
– Как один конферансье объявлял: "У рояля - то же, что и раньше".

И Адамян виновато отошел в темный угол, откуда мерцал глазами Майданов. Они там обменялись немногими словами. Тем временем Юля спросила:

–  Марина Максимовна, а как вам этот директор? Нравится?

–  Граждане! Предупредили бы, что экзамен, - я ж не готовилась!

–

 Не будет он лучше "бабы Симы", это ясно, - вздохнула Таня.

–  О чем говорить!

–  Он еще не проявился и не мог успеть, - отвел Алеша этот вопрос от Марины Максимовны, но Юля от нее домогалась истины:

–  Нет, не как начальство, - как человек?

–  А в нашем деле это все как-то вместе… Вот "баба Сима" считала, что хорошая школа - учреждение лирическое! Сами понимаете: надо быть белой, белоснежной вороной, чтоб так считать! А уж среди отставных военных…

–  Он серый вообще? Как слон?
– уточнила Таня.

–  Не знаю… Нет, ярлыков не лепите, это зря… Такого, от чего уши вянут, я от него не слыхала пока. Взгляд такой… вбирающий. Знает, вроде, что в Уставах - еще не вся философия, не окончательная. Но все же вряд ли он пришел руководить "лирическим учреждением", а?
– усмехнулась Марина.
– Боюсь, теперь труднее будет раскрутить некоторые наши затеи. Вечер сказок Евгения Шварца - помните, все откладывали?… Или вечер французской поэзии, от Вийона до Жака Превера… Или вам самим уже нет дела до них?

Ее успокоили:

–  Да что вы?! Наоборот! Вдвойне охота…

–  Но с этим не вылезешь теперь в актовый зал… Разве что - в классе, на ножку стула заперевшись… под сурдинку… Главное- не киснуть, правда? И от намеченного не отказаться. На чердаке, в котельной - какая разница? Я притащу одну книжку о театре, увидите: так называемая "эстетика бедности" - очень даже на почетном месте… Братцы, а ведь уже темно. Родители ни у кого не волнуются?

–  Да знают они, рано не ждут.

–  Мы не в пятом классе…

Юля не ответила на вопрос о родителях.

–  Юль, тебе батареек не жалко? Машинка-то крутится, - заметил Майданов о магнитофоне.
– Истратишь за один день…

–  Куплю еще.

–  Спасибо, что забыли о нем, - сказал Женя, выключая аппарат и сматывая шнур микрофона.
– А то каждый старался бы вещать для истории и обязательно нес бы чушь…

Юля отозвалась, по-прежнему сидя на корточках у печки:

–  А мне надо, чтобы было что вспомнить! Будет кассета с нашей историей - чем плохо? Включи опять, мы сейчас напоем туда что-нибудь…

И они спели в пять голосов (Майданов не знал слов, только покачивался в такт). Песня была такая:

Сударь, когда вам бездомно и грустно,

Здесь распрягите коней:

Вас приютит и согреет Искусство

В этой таверне своей…

Девушка, двигайся ближе к камину,

Смело бери ананас!

Пейте, месье, старой выдержки вина, -

Платит Искусство за вас!

Классика! Двери ее переплетов

Чуть заржавели, увы…

Впрочем, сеньор, выше всех звездолетов