Ключ от берлинской квартиры
Шрифт:
Странным казалось ей и то, что она рожает в больнице, причем бесплатно, и то, что заболевших корью и скарлатиной ее детей лечили также бесплатно.
А ведь месье Анри Бассе, старый и хороший врач, у которого в годы войны Альфреда служила бонной в Либен, получал со своих пациентов немалые деньги…
Особенно поразила Альфреду советская демократия. Подумать только: так легко попасть даже к мэру города!
До конца позапрошлого года работала она в детском саду и яслях, а недавно ушла техконтролером на шпагатную фабрику. На производство прибыли новые крутильные машины. С ними не успели освоиться вовремя, и план не выполнялся. Тогда Альфреда
Альфреда с тихой грустью вспоминает родных, с которыми часто переписывается, уютный вход в дом на рю д'Альзас, под сенью сплетенных покойным ее отцом белых и красных роз, усыпанный пестрыми камешками двор своей школы, где директрисой была такая славная мадам Серф.
Она вспоминает веселый и отважный народ свой, не понимая, как сейчас мог он допустить на своей территории появление, может быть, тех самых немецких солдат, которые столько горя принесли французской земле.
— Нет, мои дети не должны испытать ужас, который пережила я,- говорит Альфреда, и ее прекрасные зеленоватые глаза становятся влажными.- Не должны и не увидят! Порукой тому могущество Советского Союза. Представьте себе, на уроках географии во французской школе мы не «проходили» СССР! Но я поняла его масштабы, изучив здесь географическую карту, оценила его мощь и значение, приехав сюда и увидев великую страну воочию.
— Помните,- спросила меня Альфреда,- рассказ Мопассана «Счастье»? Там речь идет о богатой француженке Сюзанне де Симон, последовавшей за бедным унтер-офицером на Корсику и до старости не пожалевшей об этом… Я не была богата раньше, а муж мой не беден сейчас. Но я так же счастлива, как и Сюзанна, и так же ни о чем не жалею.
Вы сказали, что хотите назвать свой рассказ «Любовь». Пожалуйста! Но вложите и это слово не только смысл моей любви к мужу и детям, но и к их родине, которая за долгие годы стала мне дорога. Вложите, прошу вас, в это слово и мое нежное дочернее чувство к Франции, которую забуду только тогда, когда глаза закрою навеки.
ЗАВЕТНОЕ СЛОВО
Пожалуй, рассказ будет очень коротким, но событие не слишком далеких и чересчур памятных годов стоит того, чтобы вспомнить о нем.
Недавно я просматривал журнал на немецком языке, одно из иллюстрированных изданий Германской Демократической Республики. Почти всю первую страницу занимал, судя по надписи, портрет лучшего токаря крупного народного предприятия, который постоянно выполнял две с половиной, а то и три нормы.
У него было обыкновенное лицо, ничем не примечательное. Пожилой, лысый мужчина. Чисто выбрит, Узкий шрам на левой щеке.
Мне показалось, что я где-то видел этого человека. Но где — никак не мог припомнить. Имя — Курт Вальтер — тоже ничего мне не говорило.
На следующей странице была опубликована статья за его подписью. В ней рассказывалось о том, как он достиг особого умения в своем деле, стал мастером-скоростником, как учит молодежь завода, передает свой опыт.
Затем Курт Вальтер писал о встречах со знатным советским токарем, приезжавшим и его город. Методы работы этого токаря, которые Вальтер лично наблюдал на своем заводе, брошюра о скоростном резании металлов, переведенная на немецкий язык, предопределили производственный успех Вальтера и все дальнейшее его развитие, за что он получил от правительства Национальную премию.
— В Германии ни на каких заводах я не бывал,- подумал я,- Курта Вальтера явно не знаю, тем не
Тут кто-то позвонил по телефону. Я прервал чтение и отложил журнал в сторону. Вспомнил о нем лишь через несколько дней, когда собрался в библиотеку, чтобы вернуть взятую книгу. Одновременно с книгой захватил также немецкий журнал, собираясь вернуть и его. Так снова пришел на ум немецкий токарь, снова вспомнилось его лицо.
Нет, положительно оно было знакомым.
— Надо хоть на ходу пробежать концовку статьи,- решил я, и, найдя журнал, стоя начал его просматривать.
Вот о Национальной премии за коренное усовершенствование производственного процесса, вот о знаменитом русском токаре, ставшем его учителем. Дальше, дальше,- все это я уже читал. А! Вот, наконец, то место, перед которым я в прошлый раз остановился:
«В суровую зиму 1941 года на подступах к Москве впервые услышал я одно слово, которое впоследствии стало для меня заветным. Оно заставило призадуматься, помогло многое переосмыслить, послужило тем трамплином, с которого я совершил сказочный прыжок, став человеком, которому сам престарелый господин президент в своей резиденции пожимает руку.
Никогда не вычеркнуть из памяти ту, так недобро начавшуюся холодную ночь. Земля была покрыта снежным саваном. Это не сорвавшееся с пера для украшательства слово. Для многих из нас нежное и такое красивое на вид при вспышках ракет серебрящееся покрывало действительно оказалось смертным саваном.
Вот сколько времени прошло с тех нор, а я чуть ли не ежедневно думаю о том, как разыскать одного советского человека, которому всем обязан — русского офицера Алексеева…»
«Майор Алексеев»… пронеслось в моем сознании, — «Петр Петрович». Забыв о том, что на мне пальто и шляпа, я опустился на стул.
…Жарко натопленная землянка. Чадящий огонь самодельной лампы из снарядной гильзы, разгоряченные разведчики в белых маскхалатах и немецкий лысый солдат со шрамом на щеке, без головного убора, в шинели, изорванной в клочья — Курт Вальтер.
Я положил журнал на колени, поспешно достал папиросу, закурил, откинулся на спинку стула, и то, что было много лет назад, отчетливо прошло перед мысленным взором.
…В ту ночь командир полка майор Алексеев приказал разведчикам захватить «языка». Было точно установлено, что легче всего взять какого-нибудь немца, который невзначай ночью выйдет из блиндажа, что на левом фланге перед полком. Блиндаж был наименее отдален от наших окопов. Самая ближняя к нему немецкая пулеметная точка находилась метрах в ста. Правда, все время за блиндажом стояла замаскированная вражеская самоходка, но, как сообщили с наблюдательного пункта первого батальона, она вечером ушла глубже в тыл.
Расстояние до противника было небольшим. Однако полной уверенности в том, что пленного дотащим в целости до нашего штаба, не было. Поэтому мне, как переводчику, приказано было находиться вблизи места действия группы захвата, в группе поддержки.
Если пойманного немца нельзя доставить, то в случае обострения положения допросить тут же, в первом попавшемся окопчике или воронке от бомбы.
Саперы уже разминировали узкую дорожку в снегу и сделали проход в проволочном заграждении. Группа захвата давно выползла и лежит где-то вблизи блиндажа. Хотя мы от нее не более чем в ста метрах, разведчики нам не видны. Их белые балахоны слились со снегом.