Ключ от этой двери
Шрифт:
– Я кричал, пока не охрип, и капитан приказал посадить меня в трюм, чтобы я не выпрыгнул в окно. Меня заперли там, как драную крысу, загнанную в угол, и сунули корзинку с лепёшками и воду. Я выпил воду и почувствовал, что там сонная отрава... И так было каждый день. Или ночь, я не знаю, потому что света там не было, и ко мне никто не заходил, пока я был в сознании. Тогда я хотел отказаться от еды и воды, но это бы значило, что я откажусь от возможности когда-то вернуться к тебе. Я ел и пил только тогда, когда понимал, что иначе
Аяна стискивала его шею и затылок, заходясь от гнева и боли. Иллира сказала, что его пытали, но это было страшнее, чем пытка. Его убивали, не давая умереть.
– После Ровалла я не выдержал. Воло зашёл ко мне и сказал "Прости, брат. Я не думал, что это так закончится". Я был голоден, но в сознании, и я кинулся на него. Я почти убил его, но он ударил меня, – показал он на шрам на скуле. – У меня лопнула кожа, потому что я был иссохшим и истощённым, и я понял, что теряю сознание. Я сказал ему тогда: "Выпусти меня или убей". Наутро я очнулся в каюте, и мы полтора месяца потом шли до Ордалла. Больше меня не пытались опоить, и я ни с кем не разговаривал.
Аяна в ужасе подсчитывала дни. Они вышли из устья Фно первого марта, и пришли в Ордалл в конце августа. Четыре с половиной месяца его заставляли пить и есть то, что погружало его в бездну, в страх, который отдавался в нём телесной болью при одном воспоминании.
– Я клянусь тебе, что больше не поверю ни одной лжи о тебе. Я буду верить только тебе, Конда.
– Ты говоришь это из жалости? – спросил он, отодвигаясь. – Не надо. Это унизительно. Я знаю, что превратился в чудище. Теперь я страшный старик, бессильный, похожий на мертвеца, но, пожалуйста, не надо жалеть меня.
– Я не видела никого красивее тебя, – сказала Аяна, вытирая лицо рукавами и гладя его виски, морщинки между бровей и у уголков глаз, пытаясь пятернёй расчесать его спутанные длинные волосы. – Никого. И ты не бессильный. Но тебе надо помыться, побриться и постричься. Хочешь, я сделаю это?
Он притянул её к себе и поцеловал, потом отодвинулся, нахмурившись, и всё же подцепил ногтем сетку.
– Стамэ, – сказала она, прижимая сетку ладонью. – У меня так клей закончится. А новый я только в сентябре смогу раздобыть, когда Ригрета вернётся с островов. Хочешь целовать – целуй, но бороду не трогай.
Он поцеловал её снова, и ещё раз, обнял крепче, сжимая за шею сзади, потом втянул носом воздух, поёрзал и отпрянул в удивлении.
– Аяна... у тебя... в штанах...
– Да. Пришлось отрастить. Я тоже немного изменилась, пока шла к тебе. Не пугайся, там песок.
– У меня не песок.
– Я знаю. Я всё помню. Конда, мне надо к Гелиэр. А сначала мне надо заехать домой и...
Она резко села на кровати.
– Ташта! Он остался у таверны! Я привязала
– Твою лошадь зовут Ташта? – удивился Конда, садясь напротив неё.
– А твою... Кестан?
Он вдруг неуверенно улыбнулся, и Аяна чуть не расплакалась, глядя на эту улыбку. Он будто разучился улыбаться и теперь учился заново, как человек, долго лежавший больным и разучившийся ходить, пробует ноги, неуверенно, шатаясь, запинаясь.
Она подалась вперёд и обняла его, обвив ногами за спину, целуя его в висок и усердно пряча слёзы.
– Почему ты плачешь? – спросил он. – Почему?
– Мы могли потерять столько времени, если бы ты не притащил меня сюда.
– Я потерял слишком много времени в раздумьях, почему я рушу всё, к чему прикасаюсь. Я разгромил свою комнату, а потом начал думать, что, если я что-то поменяю в себе или в мире, всё каким-то чудом можно будет вернуть назад. Но потом понял, что всё прошло, прошло безвозвратно. Я лежал среди обломков своей комнаты, своей жизни и своей мечты, погружаясь в тупое беспомощное отчаяние, а потом мне сказали, что ты пошла пить с какими-то парнями, и я решил, что если и не нужен тебе, то должен хотя бы позаботиться, чтобы ты не пострадала.
– Ты... Ты следил за мной? – нахмурилась Аяна. – Что значит "тебе сказали"?
– Ну... – замялся Конда.
– Не лги мне! Ты обещал!
– Аяна! – с радостным изумлением воскликнул он. – Ты что... ты пытаешься командовать мной?!
Она поцеловала его, потом отодвинулась на край кровати.
– Ты следил за мной?
– Я попросил присмотреть за тобой, чтобы тебя... не обидели.
– Меня не обижали.
– Тебя хотели обидеть ночью, когда ты блуждала по улицам.
Аяна рухнула навзничь, на жёсткий матрас и несвежее покрывало.
– Не делай так больше, – попросила она. – Мне неприятно думать, что за мной следят.
– Следили не за тобой, а за этим, – он показал на её лицо, – странным типом с бородой и с...
– Это мешочек с песком.
– Я как будто целовал мужчину.
– Хочешь ещё?
– Только если ты снимешь эти штуки.
– Так что со слежкой?
– Нет. Я не могу оставить тебя одну. Выбирай, либо ты остаёшься со мной дома, либо за тобой... присматривают. Тут опасно. Тут убивают людей. Ты понимаешь, что будет, если я лишусь тебя снова?
– Не хочу думать об этом, – сказала Аяна, чувствуя, как её сердце пропустило удар. – Конда, ты хочешь увидеть сына?
Он задрожал, и взгляд забегал по покрывалу. Аяну это испугало, но она взяла его ладони и положила на свои.
– Всё хорошо. Тебе некуда спешить.
– Ты не обижаешься? Я...
– Нет. После того, что ты рассказал... Он у Иллиры. Я думаю, тебе тоже не стоит подбегать и хватать его, понимаешь? Вам обоим нужно будет время. Приходи вечером, хорошо? Я могу привести тебя в порядок. Ты немножко зарос.