Ключ от рая
Шрифт:
Правда, основные силы туркмен, покинув город, ушли без потерь на запад, в пески, и следы их затерялись в барханах. Так что шах Насреддин вряд ли будет доволен захватом пустого города. Это хорошо понимал принц Хамза-Мирза, но предпринимать какие-то действия не спешил.
Сорок тысяч человек ело, пило, играло в кости, нарды, а в основном бездельничало. О какой-то санитарии никто при этом не заботился, так что вскоре жить в крепости стало невмоготу. Принц приказал перенести свой шатер в самый центр загородного военного лагеря, расположенного на небольшой песчаной возвышенности.
Огромного количества еды требовали и многие тысячи лошадей, ослов, верблюдов, мулов. Потравив ближайшие пастбища, они уходили
Дело в том, что леса вдоль Мургаба уже сильно поредели, завоеватели вырубили их на дрова. И теперь приходилось уходить все дальше за дровами — карагачом, саксаулом. И вот тут-то окружали внезапно туркмены незадачливых дровосеков, брали в плен, а если те оказывали сопротивление, рубили головы. Кара-сертип, разумеется, знал об этом, но рассказывать принцу, до сих пор пребывающему в каком-то легко возбужденном, этаком воздушно-голубом состоянии, отнюдь не собирался. Кара-сертип лишь распорядился увеличить отряд дровосеков до двадцати человек и дал ему две пушки. Но туркмены окружили и этот отряд, наголову разбили, а пушки уволокли с собой в пески. На этот раз пришлось поставить в известность принца. Кара-сертип пережил неприятные мгновения, левое веко принца стало дрожать, подергиваться от гнева, но он сдержал себя прй французе, который по утрам возобновил с принцем легкие занятия французским языком. Принц с кислою улыбкою пожал плечами.
— Но ведь туркмены не умеют стрелять из пушек, зачем же им они?
Через месяц уже и лагерь за городом из-за нечистот представлял нечто ужасное. Зловонье, усугубленное невероятною жарою, вызывало тошноту даже у бывалого Кара-сертипа, что ж говорить о бедном французе! Ему — выпускнику Сорбонны, изящному ценителю Шелли и Монтескье, любителю путешествовать в мягком дилижансе по культурным странам Европы, вся эта азиатская экзотика теперь казалась несусветной чушью. Обещанная награда после окончания экспедиции уже не представлялась столь привлекательной, как там, в Париже. Да и начало не предвещало ничего хорошего. И совсем непонятно было, о чем думает принц. Ведь уже три месяца, как вышли из Шах-Севента, уже месяц, как они здесь, на земле Мары — и непонятно: победили все-таки они или нет.
Потянулись дни, однообразные, как марыйские пески, казалось, нет и никогда не будет просвета в их унылой жизни, казалось, свежий ветер никогда не разгонит тошнотворных испарений, которыми пропитан лагерь. Но однажды ранним утром француза разбудил странный шум в южной части лагеря. Юг был почти не укреплен, туркмен ведь ждали с запада. И вот на юге возник этот странный шум, разбудивший Блоквила, шум нарастал, уже доносились крики, вопли, стоны. И когда Блоквил выскочил из палатки, расположенной неподалеку от шатра принца, поразительная картина предстала перед ним. Продолжением сна — не иначе — воспринимал он то, что увидел. Четыре всадника вскидывали и опускали сверкающие сабли — и перед ними налево и направо, словно порубленный камыш, валились персы. Чтобы получше видеть, Блоквил взбежал на холм повыше, к самому шатру. Да, да, он не ошибся — то был не сон! Четыре человека напали на многочисленное войско и косили оцепеневших людей. Казалось, оторопь всех охватила
А уже слышны были их возгласы: «О аллах!» — с которыми рубили смельчаки своих врагов. «О аллах!» — шептали умирающие. «О аллах!» — воскликнул появившийся рядом Кара-сертип. Ноздри его раздувались, усы топорщились, в глазах загорелась ярость, тяжелые руки сжимались и разжимались, старый вояка с чувством повторял:
— Прекрасно! Вот это удар! В самую душу. Ах, какой удар — разрубил до седла! Э-э-эх!!!
Ему бы коня сейчас, он бы им показал! Но всадники вдруг изменили направление, резко свернули на юго-запад. И кажется, уже близки были к цели — уйдут к своим, в пески, уйдут безнаказанными, как пришли, погуляв с сабельками, потешив душу, повергнув в изумление и оцепенение своих врагов. Уходили! Без единой царапины! Чистокровные ахалтекинцы уносили их словно на крыльях! Это было фантастическое зрелище. Кара-сертип за долгую жизнь, которую провел в боях и сражениях, впервые видел такое! Он жаждал встречи с такими рубаками, он, может быть, всю жизнь мечтал помериться силами с такими богатырями, он махал им вслед рукой, мол, сюда, сюда, и все повторял:
— Прекрасно! Ах как прекрасно!
Тут за спиной у него раздалось:
— Это еще что такое? — принц Хамза-Мирза, потягиваясь после сна, вышел на шум из своего шатра.
— Эссалам алейкум! — согнулся сразу Кара-сертип в низком поклоне, и голос его стал одновременно и сладок, и пискляв. — Эссалам алейкум, господин принц.
— Нет, я спрашиваю, — капризно показал пальцем принц на отдаляющихся четырех смельчаков, — что это такое, генерал?
— Мой господин! Сторожа остались в неведении… — забормотал бессвязно Кара-сертип, — вы же знаете, мы ждали с запада, они напали с юга… Всего три-четыре каких-то туркмена…
— Каких-то! — закричал принц, взмахнув широкими рукавами атласного халата.
Кара-сертип отшатнулся, показалось, что принц бросится душить его, спина покрылась потом, а ноги отказывались повиноваться. Но тут конь одного из смельчаков вдруг споткнулся, ударился о землю, сбросил седока. Трое же других, беды не заметив, прорвались через лагерь и вскоре исчезли, словно их и не было. Принц тяжелым взглядом посмотрел на своего генерала, покачал головой, но не сказал ни слова. Подхватив полы халата, поспешил принц с холма вниз, туда, где не его воины, а провидение, не иначе, остановило все же смельчака. Кара-сертип поплелся за принцем как побитый.
Человеку, которому так обидно, в двух шагах от спасения, не повезло, было около шестидесяти лет, но черная его борода только-только начала седеть. Был он высок и с виду грузен, трудно было поверить, что так легко махал он кривой саблей, сея смерть и ужас вокруг. Но это было так. Блоквил тому свидетель. Да и сейчас этот богатырь-туркмен в ярости метался вокруг поверженного коня, размахивая саблей, никого не подпуская. Взять живым такого — мудрено. Круг нападающих то почти смыкался вокруг него, то вновь он всех разгонял своей верной саблей. И уже многих задел. Стонали жалобно, когда подошел принц и шага на три от него отставший и испуганный Кара-сертип.
Туркмен как раз стоял в кругу, тяжело опираясь на саблю. Он устал, дышал тяжко, пот градом катился по лицу, но глаза сверкали по-прежнему дерзко. Теперь Кара-сертип за все унижения, за все страхи готов был разорвать туркмена. Вокруг настала тишина, и стало слышно, как тяжело дышит отважный воин, да конь его со сломанной ногой лишь жалобно стонал.
— Как звать тебя? — спросил принц.
— Келхан Кепеле.
— Хочется жить тебе на белом свете?
— Потому и пришел сюда туркмен с этой саблей, — и он устало приподнял клинок, — что очень жить хочется туркмену на белом свете!