Ключи счастья. Том 2
Шрифт:
— Как странно! — задумчиво шепчет Маня.
На прощанье Женя опять жмет им руки горячо и доверчиво. Глаза ее с невольной завистью останавливаются на лице Мани, на своеобразно смелом изгибе ее бровей и губ.
— Вы, наверное, любите жизнь? — вдруг срывается у нее грустно и робко.
— Люблю! — говорит она.
И улыбается так широко и радостно, что в комнате точно светлеет.
— И не боитесь ее?
— Я? Что бы она ни дала мне впредь, я благословляю ее за все. И далее страдания и слезы мои я буду любить, когда они придут. Все это жизнь. Прекрасная жизнь!
—
— Что он тут делает? Сторожит кого-то? Господи! У меня даже сердце забилось.
— Почему он в Париже?
— Он писал Розе, что учится здесь. Она ему даже денег посылала.
— Как ты думаешь, он нас тоже узнал?
— Конечно. И чего-то испугался.
При свете фонаря они читают на белой дощечке, прибитой у двери подъезда, Nina Glinska. Соня входит на крыльцо. Она слышит явственно за дверью мужской голос, говорящий по-русски: «Вы ничем не рискуете. За вами не следят. И мы примем меры…» — «Вам я не смею отказать», — звучит еще явственнее ответ.
В то же мгновение распахивается дверь. Из квартиры выходит человек. Он так высок и худ, что кажется воплотившимся Дон-Кихотом. Он очевидно смутился, увидав девушек. Они мельком видят бледное лицо аскета, белокурую бородку, тесно сжатые губы и холодный взгляд серых глаз.
Незаметным жестом он надвигает шляпу на брови, так, что лицо его остается в тени. Но Маня говорит себе, что даже через десять лет, увидав в толпе это лицо, она его узнает.
— Pardon! — говорит он, чуть дотрагиваясь до шляпы и словно пронзая взглядом чужие лица.
Слегка согнувшись, высокий, весь в черном, он проходит под аркой ворот и скрывается.
— Зяма пришел с ним, — шепчет Соня. Кто-то держит изнутри дверь на цепочке, и на Маню пристально глядят чьи-то глаза.
— Кого вам угодно? — слышат они женский голос. Женщина спрашивает по-французски.
— Madame Glinska, une lettre di Russie [12] , - быстро говорит Соня.
Через мгновение они уже в передней. Там совсем темно.
12
Госпожа Глинская, письмо из России (франц.).
— Вы русские? — спрашивает женщина. И холодок недоверия звучит в ее голосе.
— Да… Вам письмо от Зины Липенко… Я из Москвы.
— Ах, вот как? От Зины? Пожалуйста, войдите.
Она запирает дверь, накладывает цепочку. Ее манеры меняются мгновенно. Она идет в следующую комнату, откуда в переднюю падает широкая полоса света, и делает грациозный жест рукой.
— Пожалуйста, разденьтесь.
Это среднего роста стройная женщина, лет тридцати пяти. Она одета строго, вся в черном. Ее светлые волосы лежат в бандо вдоль щек, худых и отцветающих. Глаза ее светлые и холодные. У нее умный лоб, смелые брови, темные волосы, и тонкая улыбка.
Через маленькую столовую она ведет их в свой кабинет.
«Она любит музыку. Может быть, сама играет и поет», — думает Маня.
— Прошу садиться, — ласково говорит Глинская, придвигая себе кожаное кресло. — Я сейчас пробегу письмо.
Девушки озираются с любопытством и смущением. Они обе бессознательно робеют перед этой женщиной. Разве не сумела она устроить свою жизнь по-новому? Не отвергла ли она торные дороги? Не идет ли она, одинокая и гордая, по пути, подсказанному ей убеждением, чувством, призванием? Ее обстановка буржуазна. «Но ведь это все нажито ее собственными трудами, — думает Соня. — Каждый стул, каждая чашка в этой квартире куплены на ее трудовые деньги. И если она любит комфорт, кто смеет упрекнуть ее в этом? Разве каждый рабочий не стремится украсить свою жизнь радостями мещанина? Ведь это только удовлетворение самых законных эстетических потребностей?»
— Вы надолго сюда? — приветливо спрашивает Глинская, складывая письмо.
— Увы! У меня только одна неделя. А Париж необъятен…
Нина Глинская смеется и становится более ственной.
— В самом деле, здесь можно растеряться. Не могу ли я помочь вам? Что вы хотели бы видеть?
Соня открывает рот. Беспомощно разводит руками.
— Все! — срывается у нее.
Маня не может удержать смеха. Глинская тоже звонко хохочет и кажется теперь моложе лет на десять.
— Однако из всего надо выбрать только немногое. Вот сейчас с одного слова вы раскроетесь передо мною. Что вас больше интересует за границей? Люди? Или вещи? Под этим я понимаю: соборы, музеи, памятники.
— Конечно, люди! — вскрикивает Соня. «А меня, конечно, вещи», — думает Маня.
— Ну вот и договорились! В Сорбонне были?
— Завтра идем и туда, и сюда.
— А завтра вечером общее собрание феминистской Лиги «Les droits des femmes» [13] … Хотите со мною?
13
«Права женщин» (франц.).
— Еще бы! Как я рада!
— А разве это не скучно? — спрашивает Маня, поднимая левую бровь.
— Как для кого, — отвечает Глинская, тонко улыбаясь. — Я нахожу эту лигу крайне интересной с тех пор, как в нее, вопреки желанию учредителей и председательницы, влилась новая волна: женщин-работниц.
— Значит, это не буржуазная лига, как у нас, в России? — спрашивает Соня, вся подаваясь вперед.
Глинская берет со стола красивый разрезной ножик черного дерева и играет им. Она откинулась в глубь кресла. Маня с удовольствием видит небольшую изящно обутую ногу.