Клювы
Шрифт:
Одутловатые лица, расширенные зрачки.
Гостья Корнея оказалась сомнамбулой.
– Покорми птенцов, – сказала она, стискивая пенис сквозь ткань. Эрекция никуда не пропала. Но эротическое наваждение сгинуло. Корней аккуратно снял ее руку со своих плавок.
– Все в порядке, – произнес он. – Ты спишь.
– Сплю.
– Птенцы покормлены.
– О… – Она повертела головой, будто искала те самые гнезда из сна. Качнулся полог волос.
– Пошли, я отведу тебя в кровать.
Она больше не пыталась его соблазнить. Плечи
«Вот и подводные камни», – подумал он.
Мозг Оксаны пребывал в мире грез. Своенравное тело приняло горизонтальное положение.
– Ты меня испугала, возбудила и удивила, – сказал Корней. Оксана всхрапнула. – И тебе сладких снов.
Он укрыл ее одеялом. Постоял, убеждаясь, что она не намеревается путешествовать. Веки Оксаны смежились. Грудь мерно вздымалась. С разметавшимися по наволочке волосами она походила на пятнадцатилетнюю девчонку.
Корней решил не смущать Оксану, не посвящать ее утром в детали ночного приключения. Пускай история маленького суккуба останется его тайной. А любовью – Корней на это надеялся – они займутся позже и наяву.
Лежа в постели, он наблюдал за Оксаной, пока сон не сморил и улыбка не завяла на его губах.
Кто-то сидел у Филипа на груди.
Он открыл глаза и попробовал отмахнуться. Тщетно: конечности не двигались. Он не чувствовал рук. Зато чувствовал тяжесть незримого камня. В голове возник четкий образ: полотно Иоганна Фюссли «Ночной кошмар». Героиня картины свесилась с постели, а ее грудную клетку оседлало чудовище, демон.
Филип замычал, напрягся. Результатом усилий были пошевелившиеся пальцы. Максимум, который он выжал из парализованного тела. Мышцы игнорировали мозговой импульс. Не предали лишь веки и глазные яблоки: он поводил взглядом по подрамникам и холстам.
Ночью он гулял по Градчанам, наблюдал за людьми, привалившись к стене Лоретанского монастыря. Дома слушал радио. Уснул на рассвете и, судя по серому мороку в студии, проспал минут тридцать. Рекорд для чертовой недели.
Филипу казалось, что он поднимает пудовую гирю. Воздух выходил со свистом из пересохших губ. Запястья оторвались от простыней. Ступни ожили, сместились вправо и влево. Между ними, в изножье кровати, Филип увидел жену.
Блуждая ночью в тени дворцов, он ощущал себя изгоем, вампиром. Монахи косились вслед, угадывая существо иной природы. Скалились собаки, дергали поводки.
Он проклят, лишен сна, вынужден скитаться в одиночестве до скончания века.
В квартире как в фамильном склепе. В кровати как в гробу. Солнечные лучи сковали плоть, а осиновый кол ужаса пробил ребра и угодил точно в сердце.
Яна парила над паркетом. Развела руки, копируя возносящихся в рай святых с картин эпохи Рафаэля. Она была обнажена. Бородка мокрых рыжих волос пылала на лобке. Соски напряглись.
Несмотря на всю гротескность происходящего, Филип возбудился.
Очертания Яны двоились. «Изображение» рябило. Она будто плавала в воде, подкрашенной розовым, с клочьями пены на поверхности. Кудри текли вверх, создавая эффект пламени, огненного нимба.
Слеза скатилась по виску Филипа.
«Не бросай меня!» – взмолился он.
Слева, затрещав, включилось само собой радио. Фрэнк Синатра запел Fly Me to the Moon.
Под пушистыми ресницами глаза Яны серебрились. Как монеты или как две луны. Ее рот был распахнут буквой «о», изнутри лился призрачный лунный свет.
«Мы должны были бороться…»
Яна очень редко вспоминала тот период жизни, когда опухоль отняла у нее речь, способность читать и ходить. Три или четыре раза за двадцать лет брака. Ей было столько же – двадцать. Хрупкая девочка, сражающаяся с демоном по имени рак. Филип жалел об одном: что его не было рядом в те страшные дни, что он не держал за руку Яну и не дежурил у больничной койки.
Она пришла в его жизнь излечившейся, зализавшей раны прекрасной рысью.
Но рак посеял зерно. Рак вернулся – она узнала о рецидиве за неделю до смерти. Доктор прогнозировал благополучный исход.
Яна ничего не сказала мужу. Поразительно, виду не подала. Смеялась на пикнике, улыбалась мечтательно, строила планы. А настоящий план был уже окончательно сформирован в ее голове.
Она не захотела повторно вступать в реку, из которой чудом выплыла в молодости. Предпочла операциям, лекарствам, химиотерапии тихий побег под группу The Animals.
«У нас был шанс…»
«Мчи меня к луне, – пел Синатра, – я хочу петь среди звезд».
Под слоем пенной воды мертвая Яна улыбнулась с грустью. Из ее вспоротых запястий струились красные волосы, они колебались, будто трава на речном дне.
Вечная песня любви.
Парящая фигурка Яны раскололась пополам и брызнула серебряной лавой света.
Филип закричал, выпрямляясь на кровати.
От обжигающей вспышки пекло глаза.
Радио замолчало. Призрак исчез. Вместо зыбкого силуэта десятки Ян, написанных бордовой, пунцовой, алой красками, жили на холстах, нежились в лучах солнца.
– Привет, шеф!
Корней вошел в офис бодрой походкой. Два стаканчика с «эспрессо» грели пальцы.
– Я тебе…
Он осекся. Рабочее место слева пустовало. В кои-то веки Коля Соловьев опоздал на работу. Немыслимый, аномальный случай.
«Заболел? Нет, он бы предупредил меня».
Корней включил компьютер, поднял жалюзи, насыщая помещение солнечным светом.
Утром он приготовил Оксане яичницу, тосты, обжарил и украсил стеблями лука сыр гермелин (она говорила: «гремлин»). Сбегал в китайский магазинчик за молоком.
Оксана, успевшая надеть платье и напудриться, округлившимися глазами рассматривала поднос.