Книга абсурдов и любви
Шрифт:
– Да, – сказала секретарша. – Спойте вдвоём. Чудо ария. Жаль,
что нет Отелло. Он в министерстве.
– Кто такой, – бросила Ляптя.
– Ректор Отелло Отеллович.
– А ты Дездемона.
– Да. А Вас это не устраивает.
– Ещё, как устраивает. Вынь орла, – приказала она хозяйке.
Была надежда. Двуглавый оправдал надежду. При виде секретарши он тотчас попытался распластаться на ней.
– Уберите сексуального маньяка, – прожурчала секретарша.
Маньяк тотчас просигнализировал точные координаты ректора: сто метров от двери в кабинете за пакетом почтальона.
– Пошли домой, Капа – бросила Вика. –
Двенадцатая
Легендарный человек и дог
Пересдача действительно оказалась блестящей. Вика взяла орла. Двуглавый дружески реагировал только на августейшее отношение к своей особе, флибустьер – преподаватель особой считал себя. Двуглавого – стервятником.
– Кем? – прошептал орёл.
День был как новая копейка. За пазухой от битвы с пиратом отдыхал двуглавый. Он так посапывал, что кофта Вики билась, как паруса во время шторма. Мужчины пытались остановить шторм. Вика будила орла.
– А с птичкой не хотите? – спрашивала она.
Возле входа в метро сидел человек из легенды с просторным лбом, обсыпанным свежими шрамами. Левый бок его был продырявлен английским штыком родного брата, носившего французский френч и заатлантические ботинки на толстой подошве. Под рёбрами сидели сто грамм прусской стали, доставшие его в эпоху двуглавого. Правую ногу армейский хирург отхватил после знаменитой встречи на Эльбе. Способ существования легендарного человека был прост.
Он поднимал протез, словно шлагбаум, и опускал «шлагбаум», когда в картуз падали бабки.
– Протез настоящий? – спросила Вика.
Администратор медвытрезвителя мог подтвердить собственным горбом, что протез настоящий.
– А рангом повыше? Могут подтвердить?
– Могут, только по моему горбу.
– Сколько бабок зарабатываешь?
Бабок хватало, чтобы чинить протез.
– Так, – констатировала Вика. – Я тебе помогу.
– Чем?
В городе мыслили только образами бабок.
– Бабки, бабки, – бросила Вика. – Главное идея.
От плевка легендарного человека над городом вспыхнула радуга.
– Круто, – сказала Вика.
И предложила идею. Город нуждался в таком плевке, после которого на его месте осталась бы воронка, как после атомного взрыва.
– Уже хлебнула? – спросил человек из легенды. – Не мешай бизнесу, а то места лишат.
Протез заработал, словно маятник. Ляптя нацелилась на мужчину, от которого несло таким сильным запахом, словно в него закачали цистерну французских духов. Впереди мужчины шёл знакомый пятнистый дог. Он разгребал лапами толпу, оставляя за собой вакуумное пространство.
– Начинается, – вздохнул человек из легенды.
Дог остановился возле картуза, запустил в него лапу и тускло посмотрел на хозяина.
– Дай ему лапку, – сказал тот.
Дог поднял заднюю лапу.
– Ты что ему это разрешаешь? – возмутилась Вика.
– Туалеты у нас сейчас платные, – объяснил хозяин дога. – Бабок у него нет. А пис – пис хочется.
– Так, – констатировала Вика. – Я и ему, и тебе дам бабок на пис-пис, если отгадаешь, что у меня за пазухой.
Толпа, отхлынувшая от дога, прибилась к Вике. Она вновь стояла в центре. Только без вспышек, щёлканья блестящих затворов и была тёлкой, у которой за пазухой находились сиськи.
– Получай долю, – отстегнула Вика.
– Почему только он должен отгадывать? – рявкнула толпа.
– А ну, тявкни, – сказал хозяин дога.
Дог
– А это кто? Отгадаешь – ещё получишь.
– Что ты, зараза, только ему загадки загадываешь, – заголосили с обидой.
На вокзале вспыхнули неоновые буквы.
– У него мочевой пузырь больше, – бросила Вика. – Кто?
– Эта, ну, как её? – Дог тоже поскрёб лапой в затылке. – Да что ж ты, тварь, не знаешь?
От удара под брюхо дог заработал лапами в воздухе, как на батуте.
– Во. Вспомнил. Копилка.
– Кто? – прошептал орёл.
Тринадцатая
Дорога
До сих пор автор шёл с Викой одной дорогой, а сейчас разойдутся дороги, а потом сомкнуться. Не суди читатель строго. Автору отдохнуть хочется. Не легко с провинциалкой, хотя он и сам провинциал, в одну ногу шагать. Она кажется вымыслом, а на деле реальность в душе его.
Дорога, дорога! Ты единственное спасение и надежда для меня, когда в душу накатывается грусть, перемешанная с тоской, когда я чувствую, что задыхаюсь среди людей, и мне хочется вырваться на машине в неизвестность.
Колёса наматывают вёрсты с бешеной скоростью. По сторонам мелькают посадки, подлески, бескрайняя степь с полыхающим над ней солнцем, проскакивают мимо деревни, кладбища, городишки, церквушки с позолоченными колоколами, одинокие могилки с деревянными крестами, почти такие же, как и были на Руси, переходящие из века в век. А дорога всё вьётся и вьётся, и уводит в бесконечную даль.
О чём мечтал, то не сбылось.
О чём не думал, то случилось.
Как хороша ты, прекрасна и пьянящая в яркий солнечный день. Блестишь, словно отполированное зеркало. Не раз ты уводила меня в густые, рослые, тенистые леса, где я, останавливаясь, находил тропинки, протоптанные охотниками за грибами. Я выходил из машины и шёл по этим тропинкам: прямым и петляющим с чувством ожидания и мечты увидеть что – то необыкновенное, неземное, но напрасны были мои мечты, они обрушивались из – за захлестнувшей меня обыденной жизни. Чаще всего я не выбирал тропинки, а шёл напрямик, продираясь сквозь мелкорослые кусты, колючие заросли, ощущая себя иногда одиноким и забытым, иногда свободным, и тогда в порыве свободы и восторга я, заложив два пальца в рот, издавал пронзительный, мальчишеский свист, который срывал с деревьев птиц. Порой я скатывался в крутой овраг, родниковую балку или натыкался на небольшие лесные озерца, речушки, но не манили они меня, и я недолго бродил в незнакомом месте и снова возвращался назад. И ты опять расстилалась передо мной сверкающим, отливающим солнечным светом, полотном.
Ты становилась жестокой и опасной, и не щадила меня, когда попадала в темень, когда покрывалась густым туманом, когда начинал хлестать ливневый дождь, когда леденела, и мне думалось, что ты заберёшь меня к себе и страх наваливался на меня, но проходило время, и ты, вырвавшись из непогоды, снова открывалась передо мной своей свежестью, чистотой. Нет у тебя ни начала, ни конца. Как много у тебя таинственного, непознанного и скрытого. Ты, словно время, бежишь без устали по земле.
Попадались попутчики молодые, постаревшие, и в их глазах, как казалось мне, я видел туже страсть и любовь к дороге. Мчаться мимо суетной жизни, наполненной и радостями, и горестями, не останавливаться, и пусть Судьба решит, где сделать последнюю остановку.