Книга апокрифов

Чапек Карел

Дон Хуан оскалил зубы в скорбной ухмылке.

– От одной любви к другой, - продолжал Ильдефонсо спокойно. - Словно вам надо было снова и снова убеждать кого-то - видимо, самого себя, - что вы достойны любви, что вы именно из тех мужчин, каких любят женщины, - несчастный дон Хуан!

Губы раненого шевельнулись; похоже было, что он повторил последние слова.

– А вы между тем, - дружески продолжал монах, - никогда не были мужчиной, дон Хуан; только дух ваш был духом мужчины, и этот дух испытывал стыд, сеньор, и отчаянно стремился скрыть, что природа обделила вас тем, что даровано каждому живому существу...

С постели умирающего послышалось детское всхлипывание.

– Вот почему, дон Хуан, вы играли роль мужчины с юношества; вы были безумно храбры, авантюристичны,

горды и любили выставлять себя напоказ - и все лишь для того, чтобы подавить в себе унизительное сознание, что другие – лучше вас, что они - более мужчины, чем вы; и потому вы расточительно нагромождали доказательства; никто не мог сравниться с вами, потому что вы только притворялись, вы были бесплодны - и вы не соблазнили ни одной женщины, дон Хуан! Вы никогда не знали любви, вы только лихорадочно стремились при каждой встрече с пленительной и благородной женщиной околдовать ее своим духом, своим рыцарством, своей страстью, которую вы сами себе внушали; все это вы умели делать в совершенстве, ибо вы играли роль. Но вот наступал момент, когда у женщины подламываются ноги - о, вероятно, это было адом для вас, дон Хуан, да, это было адом, ибо в тот момент вы испытывали приступ вашей злосчастной гордыни и одновременно - самое страшное свое унижение. И вам приходилось вырываться из объятий, завоеванных ценой жизни, и бежать, несчастный дон Хуан, бежать от покоренной вами женщины, да еще с какой-нибудь красивой ложью на этих победительных устах. Вероятно, это было адом, дон Хуан.

Раненый плакал, отвернувшись к стене.

Дон Ильдефонсо встал.

– Бедняга, - сказал он.
– Вам стыдно было признаться в этом даже на святой исповеди. Ну, вот видите, все кончилось, но я не хочу лишать падре Хасинто раскаявшегося грешника.

И он послал за священником; и когда отец Хасинто пришел, дон Ильдефонсо сказал ему:

– Вот что, отче, он признался во всем и плакал. Нет сомнения, что раскаяние его исполнено смирения; пожалуй, мы можем отпустить ему его грехи.

1932

Пан Гинек Раб из Куфштейна

Пан Янек Хвал из Янкова еще не опомнился от неожиданности. Судите сами — откуда ни возьмись, свалился на голову гость, пан зять, да какой зять! Извольте взглянуть: штаны немецкие, усы венгерские, — большой пан, ничего не скажешь; а старый пан Янек в это время, засучив рукава, помогал телиться корове. «Вот беда, — подумал про себя растерянный старик, — и чего его черти принесли?»

– Пей, пей, пан Гинек, — усердно потчевал он зятя.— Винишко-то, правда, здешнее, пять лет тому будет, как привез его жид из Литомержиц. В Праге небось кипрское попиваете?

– И кипрское, и всякое другое, — ответил пан Гинек. — Но скажу вам, пан тесть, нет лучше доброго чешского винца. И доброго чешского пива. У нас и не знают, сколько есть своего добра, покупают всякую дребедень, лишь бы заграничная была. А думаете, повезет нам кто из чужих краев дельный товар?

Старик кивнул:

– Да еще какие безбожные цены заламывают.

– Естественно, — процедил паи Раб. — Возьмите вы хоть эти пошлины. Его королевское величество карман себе набивает, а мы плати. — Пан Гинек возмущенно откашлялся. — Ему лишь бы свои сундуки деньгами набить!

– Подебраду? [62] (62)

– Ну да, этому коротышке... По виду-то скажешь — чистый мельник. Хорош у нас королек, а? Но долго так не протянется, пан тесть. Хотя бы по экономическим соображениям и тому подобное. А что, у вас в Янкове тоже так плохо?

62

Подебрад Иржи (1420—1471) — в 1452—1458 гг. правитель Чешского королевства; в 1458—1471 гг. — чешский король; способствовал расцвету чешского государства. В 1462 г. Иржи из Подебрад выдвинул идею мирного союза европейских государств, направленного против всемогущества папы римского и угрозы

турецкого нашествия. Современные ораторы называли Иржи из Подебрад «князем мира».

– Плохо, мой мальчик. — Пан Янек потемнел лицом. — Ох, плохо. Мор на коров напал, сколько ни окуривай — не помогает. И, черт знает отчего, крестьянские хлеба головня пожрала. А прошлый год градом все выбило... Тяжко крестьянам. Подумай, пан Гинек, даже на посев семян у них не осталось, пришлось мне раздать из своего...

– Раздать? — удивился пан Раб. — Вот этого я не стал бы делать, пан тесть. Зачем баловать мужика? Кто не может себя прокормить, пусть подыхает. Пусть подыхает! — с энергией повторил пан Гинек. — В наше время, пан тесть, нужна железная рука. Никаких подачек да пожертвований! Не хватало еще изнеживать мужиков! А времена-то еще и похуже настанут. Пускай лучше эти нищие привыкают понемногу к нужде. Пускай жрут древесную кору и всякое такое. Я бы ничего не стал им давать, а сказал бы прямо: эй вы, голодранцы бесштанные, скотина тупая и так далее, неужели вы вообразили, что у нас нет забот поважнее, чем наполнить ваши желудки? Нынче, сказал бы я им, все вы должны приготовиться к тяжелым жертвам. Надо нам думать о защите нашего королевства и ни о чем более. Вот как я сказал бы им, сударь мой. Время серьезное, и у кого нет охоты сложить голову за родину, пускай с голоду подыхает. И дело с концом. — Пан Гинек порывисто хлебнул из чаши. — Пока на ногах держатся — муштровать, учить обращению с оружием, и никаких разговоров.

Старый пан Янек вытаращил на зятя выцветшие глаза.

— Что вы, что вы, — в смятении забормотал он, — это вы о том, что — упаси бог!
– война будет?

Пан Гинек усмехнулся.

– Как ей не быть! Должна быть: даром, что ли, у нас мир? Эх, пан тесть, ведь когда мир, то ясно же, — что-то готовится. Да это понял уже и... как бишь его называют-то?.. ах, да, князь мира, — презрительно скривил губу пан Гинек. — Князь мира! — фыркнул он. — Еще бы, за свой трон трясется. А его на троне и не видно было бы, не подкладывай он три подушки под зад.

– Это вы о Подебраде? — нерешительно спросил старик.

– О ком же еще? Эх, сударь, ну и монарх у нас, благодарю покорно! Только и заботы, что о мире... Только и дел, что разные посольства и всякое такое. А на это денежки нужны, не так ли? Вот недавно в самый Глогов потащился, к польскому королю, — мол, пакт против турка. [63] (63) Так целую милю пешком отмахал навстречу поляку, подумайте! Что вы на это скажете?

– Ну что ж, — осторожно ответил пан Янек. — Мало разве о турке говорят?

63

...в Глогов... к польскому королю... — В мае 1462 г. в польском городе Глогове состоялась встреча Иржи из Подебрад с польским королем Казимиром IV Ягеллончиком (1427—1492), где был заключен союз обоих государств против Турции.

– Все это ерунда, — решительно оборвал его пап Гинек Раб. — Но разве подобает чешскому королю столько чести оказывать поляку? Просто срам! — вскричал он. — Подебрад должен был ждать, пока поляк придет к нему! Вот до чего мы докатились, пан Янек. Что сказал бы на это покойный император Карл или Сигизмунд? [64] (64) При них-то, уважаемый, мы еще имели кое-какой международный престиж... — Тут пан Гинек сплюнул. — Тьфу! Диву даюсь, как это мы, чехи, миримся с таким позором.

64

Карл IV (1316—1378), император Священной Римской империи и король Чехии (1346—1378), много сделавший для политического, экономического и культурного процветания Чешского государства. Сигизмунд I (1361—1437), император Священной Римской империи (1411—1437), вдохновитель крестовых походов против антифеодального и национально-освободительного гуситского движения; проводник немецкого влияния в Чехии.