Книга чудес, или Несколько маловероятных историй
Шрифт:
— Это, конечно, очень заманчиво— делать всё, что вздумается, — сказал Большой палец, — но ведь это бесплодные мечты.
— Как сказать! — ответил Средний. — Если человеку объяснить как следует…
— А что? Может, попробуем? — перебил Указательный палец. — Давай, братишка, ты у нас такой начитанный, действуй!
И Средний палец стал действовать.
Для разговора со мной он выбрал такое время, когда я заканчивал одну из своих сказок. В этой сказке я, подобно другим писателям, довольно красноречиво рассуждал о независимости
— В чем дело, ребята? — спросил я.
Сначала мне никто не ответил. Большой палец, тяжко вздохнув, сделал какой-то знак Безымянному и Мизинцу, и все три пальца уткнулись в ладонь. Только Средний и Указательный стояли, не сгибая суставы, еще вымазанные после работы чернилами, взволнованные и бесстрашные.
— Ну? — спросил я у них.
Средний палец ответил:
— Ваша сказка почти дописана. А для чего? Разве она может принести кому-нибудь независимость?
— Нет, — сказал я, — но она может пробудить стремление к независимости.
Он спросил:
— А стремление к независимости — это такое же благо, как и сама независимость?
Черт возьми! Ну что на это ответишь? Не дай бог никому иметь на своей руке такой рассудительный палец.
Он смотрел на меня, как мне показалось, с усмешкой, этот маленький дьявол с чернильным пятном на боку.
— Чего вы хотите от меня? — спросил я.
Он сказал с достоинством:
— Независимости!
— Независимости! — восторженно повторил Указательный.
Мизинец, сгорая от любопытства, на секунду приподнял свой розовый смешливый кончик, взглянул на меня и сразу же опять свернулся колечком.
Пальцы ждали моего решения. Я разглядывал их, моих разумных помощников, моих маленьких верных товарищей, с ногтями, обкусанными в часы раздумий и неудач. Я вспоминал всю нашу совместную жизнь: когда мне было плохо — и им плохо; когда мне хорошо — и им хорошо. Я делился с ними всеми горестями и всеми благами. Как же я мог отказать им в том, что имел сам, — в независимости?
И я махнул рукой:
— Валяйте!
— Ура! — закричал Указательный. — Разогните спины, братишки! Больше мы не зависим от человека. Он сам по себе, а мы сами по себе.
Безымянный палец плакал от счастья. Средний бросился на грудь Большому. Мизинец отплясывал какой-то лихой танец. Указательный крикнул:
— А ну, ребята, щелчок в его честь!
И щелчок в мою честь прозвучал как салют.
Я подумал: «Так уж и быть, пусть этот день станет для них праздником. Сказку я допишу завтра, а сегодня не возьму в руки ни пера, ни книги — дам пальцам полный отдых: пойду гулять».
И вышел на улицу.
Мои пальцы выделывали черт знает что: они сжимались, разжимались, растопыривались, дергались, показывали прохожим фигу. А на углу Невского проспекта
— Ну как же так, — уговаривал я их, — что вы, ребята, со мной делаете? Полезайте лучше в карман.
— Какая же в кармане независимость? — хохотал Мизинец.
А Указательный палец сказал:
— Нет уж, спасибо! Теперь вы в свой карман меня не заманите. Лучше я залезу в карман вон того прохожего. — И он весело потянулся к карману какого-то толстенького человечка, важно шествовавшего под соломенной шляпой.
Я закричал:
— Назад! Сейчас же назад!
Но он уже уцепился за чужой карман, а меня успокаивал:
— Мы только заглянем туда. Мы ничего не возьмем. Чего вы волнуетесь?
Я отдернул руку и отскочил от прохожего, чуть не сбив с ног какую-то милую девушку, которая с тяжелой кошелкой, по-видимому, возвращалась из магазина.
— Ах, извините, пожалуйста, — сказал я ей и в это время услышал голос своего Безымянного пальца.
— Какие пальчики! — воскликнул он. — Боже мой, какие пальчики!
И все мои пять пальцев стиснули нежные пальчики девушки.
Девушка закричала:
— Нахал! Как вам не стыдно?
Я закричал:
— Хулиганы! Сейчас же отпустите ее руку!
Где тут! Мой Безымянный палец уже обвился вокруг девичьего мизинчика. Большой палец прижался своим толстым брюхом к указательному пальчику девушки. И даже Мизинец, мой наивный малыш Мизинец, не желая отставать от других, игриво щекотал девичью ладонь.
Я опять отдернул руку, но мои пальцы не выпустили пальчиков разгневанной девушки. Ее кошелка метнулась над моей головой, и крупные картофелины посыпались на меня, как камни.
— Так его! — кричали прохожие. — Так его, нахала, чтобы рукам волю не давал!
Я потерял очки. Я не стал их искать. Я побежал прочь. Стыд и ужас бежали за мной. Я вскочил в трамвай, отдышался и только тогда сказал своим пальцам тихо, чтобы не слышали другие пассажиры:
— Ну, знаете… это черт знает что. Всё-таки вы должны хоть немного считаться со мной.
— Почему? — вызывающе спросил Средний палец. — Разве вы считаетесь с нами, когда знакомитесь с девушками?
— Тише, — сказал я, — мы в трамвае. Что подумают люди?
Но Большой палец орал на весь вагон:
— Наплевать на людей! Я только успел прижаться к тому пальчику, как вы меня от; него оторвали…
Я не знал, куда деться от стыда. Заметив, что трамвай остановился, я стал протискиваться к выходу. Я умолял свои пальцы:
— Ну, пожалуйста! Ну, не надо! Не устраивайте скандала!
— Знаете что? — сказал Средний палец. — Мы вас не держим. Если вам не нравится наше поведение, так можете выйти на этой остановке, а мы поедем дальше.
Я уже был на площадке. Трамвай тронулся. Я на ходу выскочил из вагона. Но оторвать свои пальцы от поручня не мог.