Книга колдовства
Шрифт:
Квевердо Бру бесшумно приблизился ко мне сзади, не отрывая глаз от одного из циферблатов с остановившимися стрелками. Он подошел слишком близко, слишком тихо и слишком быстро, поэтому мне показалось, что его последующие слова были не столько произнесены, сколько «вложены мне в уши».
— Время — деспот, — произнес К., а дальше заговорил взволнованным голосом. — Но если мы будем держаться вместе, — тут алхимик перешел на едва слышный шепот, — то сумеем ускользнуть из его тенет, сбросим его со счетов. Мы можем… вообще избавиться от него.
Я слышала слова Бру, но смысл их от меня ускользал. Конечно же, я внимала речам алхимика, не отрывая глаз от его обрамленного капюшоном лица, и при этом бочком продвигалась к выходу — осторожно, как только могла. Я уже и без того прочла слишком много непонятного. Поэтому я демонстративно извлекла из ридикюля часы (я носила их на цепочке, пристегнутой к карману жилетки, когда наряжалась мужчиной) и проговорила:
— К счастью, у меня при себе собственные часы, сеньор. И сейчас они говорят, что настало время.
— Да? — спросил Бру с хитрым и злобным взглядом. — Настало время для чего?
Не обращая внимания
— Ну? — продолжал Бру. — И какое время показывают твои часы, мой Ребус?
Улыбка преобразила его черты. Порой так бывает с людьми, но эта перемена, произошедшая на моих глазах, была пугающей: она вдруг обнажила все зло, накопившееся под маской, и обнаружила истинное лицо алхимика.
— Время уходить, — ответила я.
И осуществила свое намерение, спустившись по лестнице с assoltaire вниз, хотя раздавшийся позади смех Бру преследовал меня. Он звенел над Гаваной, заглушая утренние звуки просыпающегося города.
Вернувшись в свою угрюмую комнату — где не было ничего, кроме койки да масляной лампы, и единственным утешением оставалась мысль, что здесь до меня спала Герцогиня, — я завела часы, но тщетно. Время-деспот наложило свою мертвящую властную руку и на это место. И мне не оставалось ничего иного, как… сбросить его со счетов. Ведь Бру сказал, что я могу это сделать.
В другой раз я пошла в лабораторию к Бру лишь для того, чтобы окончательно выяснить мою дальнейшую судьбу и торжественно ее узаконить, как бы скрепить печатью. Я спросила, могу ли я провести в его доме ближайшие полгода. Затем совершила еще одну ошибку, сообщив, что намереваюсь дождаться возвращения Каликсто и все еще рассчитываю на приезд Себастьяны.
— Мудро. — Вот все, что он изрек, когда я поведала о своих планах и спросила (за что никогда себя не прощу), можно ли мне остаться в его доме. — Воистину мудро.
На сей раз я не имела желания задерживаться в лаборатории надолго, а тем более навсегда, ибо в ней было жарко, как в Гадесе. [104] Бру постоянно поддерживал огонь в атаноре. Похоже, алхимик и вправду никогда отсюда не уходил. Наверное, он спал тут же, на крыше, в одной из палаток меньшего размера. Но зачем ему такой большой дом? Я никак не могла этого понять. Большинством комнат никто никогда не пользовался — во всяком случае, создавалось такое впечатление, — за исключением библиотеки да моих покоев над ней, где не было почти никакой мебели и никаких вещей. Правда, имелся в наличии зверинец, ютившийся где-то на задворках: павлины во дворе, другие птицы всевозможных пород, гнездившиеся среди темных коричневатых лоз, густо оплетавших стены, и тому подобные твари. Я никогда не углублялась в эти «авгиевы конюшни» и предпочитала держаться подальше от них после захода солнца: было жутко видеть светящихся тварей, парящих чуть ниже луны, сгрудившихся в углу двора либо затаившихся между белеющими в ночи кустами роз и кактусами. Нет, лучше уж проводить время в залитой ярким светом «Лa Фелисидад» или в моей студии. Так что я вынуждена была выносить вид этих пернатых тварей, только когда заходила в дом Бру или выходила из него. Я смотрела на них, как на некое созвездие, опустившееся слишком низко.
104
Гадес — здесь: ад; так античные греки называли подземное царство мертвых.
Именно при втором посещении лаборатории я подметила за алхимиком весьма странную привычку: когда он думал, что его никто не видит (а я, стоя на верхней перекладине приставной лестницы, могла наблюдать за всем происходящим в его шатре, ибо полотняные края были слегка приподняты), он усердно облизывал пальцы левой руки, то и дело опуская их все разом в черную чашу, которую держал в правой ладони, а затем снова совал в рот, словно зачерпывал что-то вроде chantilly [105] или какого-то подобного угощения. Хотя ничего такого в ней, разумеется, не было.
105
Сливки, крем, ликер-крем, жидкая каша (фр.).
Как вы можете догадаться, я следила за ним достаточно долго. Наконец по изменившемуся наклону капюшона я догадалась, что алхимик меня заметил. После чего вновь обмакнул пальцы в чашку и опять облизал. Когда я подошла ближе, он поманил меня все теми же пальцами, словно испачканными в солнечном свете. Я подошла и увидела, что черная чаша до краев наполнена полужидкими хлопьями золота. Да, именно так: Квевердо Бру питался золотом, и это стало для него привычным, как для кого-то другого — грызть орехи, курить сигару или пить виски. На мой вопрос, что дает организму такое питание, Бру ответил:
— Совершенство. Вечное совершенство.
До встречи с ним я считала совершенство благом, хоть и недостижимым. Чем-то вроде благочестия. Впрочем, я так думала раньше, пока не распрощалась со всеми ловушками религиозности. Но теперь, после знакомства с Бру, совершенство алхимического пошиба стало казаться мне чем-то… пережженным. Бру занимался только одним делом: он жег, жег и жег. Конечно, его единомышленники назвали бы сей процесс не пережиганием, а цинерацией либо каким-то еще возвышенным словом (стоящим на
106
Гниение.
107
Свертывание.
108
Прокаливание.
109
Сгущение, концентрация, закрепление.
110
Усвоение, переваривание, систематизация.
111
Перегонка, т. е. очищение жидкости от растворимых летучих веществ, изменение концентрации раствора, разложение жидкой смеси на фракции, осуществляемое путем нагрева или кипячения жидкого вещества.
112
Возгонка, т. е. разделение веществ благодаря различиям в температурах кипения, а также способности возгоняться.
113
Преумножение, размножение, увеличение.
114
Омертвение, покорность.
115
Связывание, сцепление, соединение.
116
Растворение, разложение на составляющие.
117
Ржавление; разъедание.
118
Воспламенение, зажигание, прожигание.
119
Осаждение; выпадение осадка.
120
Сжижение, ожижение; разжижение.
121
Возвышение, вознесение.
122
Очищение.
123
Завершение процесса, совершенствование, улучшение, усовершенствование.
Тем не менее мне казалось, что любой практикующий алхимик, по сути, является пироманом — вечно что-нибудь жжет. Почему? Алхимия вообще интересуется тем, как материя изменяет свое состояние, а цинерацию, то есть обращение в пепел, произвести куда легче, нежели остальные перечисленные выше процессы. Брось в атанор и смотри, что получится. Даже если я упростила действия и цели алхимиков, их теория и практика только выиграют от моего излюбленного процесса — симплификации. Конечно, алхимическая пиромания не бесцельна: да, брось в атанор — но затем смотри, наблюдай, как проявит себя вещество, не предстанет ли в некой новой ипостаси. Адепты говорят, что порой (но редко, крайне редко) это случается, и тогда счастливец, стоящий наготове с мехами для раздувания огня, может радоваться: если сожженное вещество превратится в нечто большее, чем обычная зола, продукт может оказаться тем самым сокровищем — философским камнем. Его нужно подвергнуть пурификации и перфекции, а вместе с ним и сам адепт очищается и достигает совершенства. Хотя совершенство — разумеется, в виде бессмертия — встречалось так редко, что в алхимических текстах, созданных за последние десяток-другой столетий, записей о случаях его достижения нет. Вернее, не было до сих пор. И не будет, пока я не закончу это повествование.