Книга колдовства
Шрифт:
Неужели я что-то пропустила? Неужели действительно существует какой-то древний текст, предписывающий адепту создание такой комнаты? Нечто вроде храма, часовни, украшенной красно-белыми фресками, поскольку именно эти цвета символизируют иерогамию, единство противоположностей? Увы, комната стала знамением того, что мое доверие к Бру растаяло на глазах. Если я вообще когда-либо ему доверяла. У меня не возникло ни тени желания найти алхимика и расспросить обо всем. Я поступила так, как делала всегда, если хотела что-то узнать: вернулась в библиотеку, зажгла лампу и стала искать в книгах объяснение тому, что увидела. Нет, слово «увидела» слишком слабое; я вобрала, впитала в себя эти комнаты всеми органами чувств, невероятно восприимчивыми после однажды пережитой смерти.
Я целых два дня искала алхимическое
Словно сорока, я устроила в библиотеке, на полу у окна, нечто вроде гнезда из старого одеяла и нескольких подушек, которые я приобрела на Калье-Меркадеро (они вскоре пропитались этим странным запахом, что царил здесь повсюду, и я знала его источник). Я забиралась туда, сложив рядом груду фолиантов, чтобы они были у меня под рукой.
«Книга о квинтэссенции».
«Послание истинным последователям Гермеса», сочинение Сьера де Сен-Дидье. [128]
И много других книг — Макара, Диоскорида, Де Виго и Галена.
128
Сьер де Сен-Дидье (1630–1689) — французский алхимик, писатель и дипломат.
Один закрытый том лежал на моей груди. Я очень устала, мне нужно было вздремнуть, прежде чем продолжить чтение. Проснувшись от тяжести книги — прошло несколько минут, а может быть, часов, — я вяло задала себе вопрос: а зачем вставать? И осталась лежать, глядя на книги, сваленные на полу. Но не те, которые я отобрала и собиралась прочесть, там были и другие. Проштудировала я их или нет, понять было трудно, ведь в библиотеке у Бру я проводила так много времени. Я читала книги без разбору, так сказать, par hasard, [129] поскольку не имела возможности выбрать область исследований самостоятельно. Сваливала тома грудами, а после никогда не пыталась каталогизировать их либо разбить на категории. Теперь мне кажется, что вследствие изменившейся перспективы, когда я посмотрела на фолианты под новым углом зрения — по-прежнему лежа на полу, свернувшись калачиком, — мне и удалось увидеть ее в самом основании штабеля книг, башни из двадцати или тридцати томов. Большая тонкая книга, переплетенная в синий сафьян. Точнее, лазурно-голубой. Ее корешок — единственный из всех, лежащих сверху, — был обращен в мою сторону, по направлению к стене, а также к окну, под которым располагалось мое «гнездышко». Теперь я увидела вызолоченные буквы, складывающиеся в слова. Точнее, имя: Аделаида Лабилль-Гиар.
129
Случайно (фр.).
Сначала я не обратила внимания на это имя. Лежала и собирала силы, чтобы встать и вернуться к тому фолианту, что успел сползти с моей груди. Но что-то внутри меня зацепилось за это имя. Я вглядывалась в позолоченные буквы снова и снова. Имя французское. Bien s^ur. Не из-за этого ли оно показалось мне знакомым? Мемуары какого-нибудь придворного алхимика? Едва ли, особенно если судить по размерам книги, изданной ин-фолио, то есть самого большого формата. Скорее всего, она содержит гравюры, а написанное на корешке имя принадлежит не автору текста, а художнику или граверу. А может быть, художнице…
Художница. Если бы к моим пяткам привязали горящую головню, это не заставило бы меня быстрее вскочить на ноги. Внезапно я узнала — узнала! — это имя так, словно оно было моим собственным.
Аделаида Лабилль-Гиар действительно была художницей. Более того: «божественная Адель» в свое время стала главной соперницей Себастьяны. Их имена некогда гремели, они в первую очередь
Я поползла к этой книге на четвереньках. Наверное, я походила на собаку, осторожно подкрадывающуюся к берегу пруда, когда она заметила там черепаху, но не уверена, что та не кусается. Медленно, очень медленно я приближалась к той книге, чтобы не спугнуть моего счастья и не остаться на бобах. Но неужели Себастьяна могла…
Подползая все ближе, я увидела, что пыль на верхних книгах этой высокой стопки — ни одну из них я, насколько помню, не читала — лежала ровным слоем. Но на этой тут и там виднелись отпечатки пальцев. Небольшие изящные пальцы. Неужели женские? Более того: слой пыли на переплетенной в голубую кожу монографии оказался самым тонким из всех. Стало быть, она пролежала здесь куда меньше времени, чем другие книги над нею. Это показалось мне очень странным. Неужели кто-то положил ее здесь, а затем нагромоздил сверху целую уйму книг, чтобы только ее корешок мог указать на нее тому, кто, возможно, увидит ее со стороны окна, да еще лежа на полу? Если так, то кто мог узнать имя этой Лабилль-Гиар? Только я.
Ах, как забилось мое сердце. Но я взволновалась еще больше, когда, чтобы добраться до заветной книжки, сбросила те, что лежали сверху. С таким грохотом я могла обрушить разве что Пизанскую башню. Я замерла. Слышал ли Бру этот шум? И еще: вдруг я ошиблась? Что, если…
Ну, так и есть, ошиблась. Я поняла это, увидев заглавие на обложке, а затем на фронтисписе: название оказалось совсем не тем, какого я ожидала. То был сборник извлечений из трактата Дельфинуса [130] «Secretus Maximus». [131] Но как это могло случиться? Я же явственно… Но когда я опять повернула книгу ребром, на корешке по-прежнему значилось: «Аделаида Лабилль-Гиар». Однако это имя вовсе не было, как я думала, вытеснено на коже. Оно было написано чем-то белым на куске лазурно-голубой ленты, прикрепленной сбоку к переплету. Еще более странно. Кто мог сделать такое, а главное, зачем?
130
Николя Барно, или Дельфинус (1538–1604), — французский писатель, врач и алхимик.
131
«Великая тайна» (лат.).
Я могла подозревать лишь одного человека.
Медленно, очень медленно я открыла книгу и… не поверила собственным глазам.
Настоящие страницы книги оказались выстрижены из переплета. Вернее, в них было вырезано квадратное углубление, а в нем помещалась еще одна книга. Одна в другой. На обложке потайной книги, тоже переплетенной в небесно-голубой сафьян, стояла выпуклая буква С. — о, как я ласкала ее, ощупывая кончиками пальцев! — та самая большая С., украшенная изображением жабы, сидящей на нижнем изгибе… Себастьяна!
Неужели она успела побывать у Бру? Если да, то каким образом… О, бесчисленные вопросы роем кружили в моем мозгу, в то время как увесистая тетрадь трепетала в моих руках.
Затем я открыла ее, причем на послед ней записи — привычка, выработавшаяся после прочтения огромного количества «Книг теней», где описывалась жизнь сестер, чья судьба закончилась очень печально, — и прочитала следующее.
«О милая Аш, душечка, что я наделала!
Ежели, паче чаяния, ты все-таки найдешь эту книгу, любой ценою скрой ее от монаха. Не читай ее у него в доме, а забери с собой и скорей беги оттуда. Беги, дорогая! Беги!»