Книга Кораблей. Чародеи
Шрифт:
— Та-ак… А я наивно полагал, что имею право на личную жизнь…
Я, смеясь, обхватила его шею:
— Да как-то не похоже…
Ну кто мне объяснит, почему я так счастлива? Словно во мне, с каждым днем разгораясь, пылает ровный сильный огонь.
— Меня тут нет… это не я… — рыжая подогнула ноги и мягко ушла в воду.
— Ой, — сказал Люб, пялясь на проснувшегося князя. — Д-доброе утро.
Я подумала, что ойкать при встречах с Мадре входит у него в привычку.
— Вечер уже. Ну, и что, позвольте узнать, вы тут делаете? —
Мы с мальчишкой нырнули за ней, едва не столкнувшись лбами, пытаясь нашарить рыженькую элвилин в кровавой воде. Наконец ухватили за волосы и вытащили. Вместо благодарности Талька заорала, как резаная:
— Ныряю я! Ну, чего пристали?!
— Тише ты! Меня нельзя так пугать, я беременная, — я громко фыркнула, покраснела и тоже ненадолго нырнула, чтобы остудиться.
— Ты… вы? — Талька округлила глаза.
— Не мы… только она, — Мадре нежно мне улыбнулся.
Вид у рыжей сделался такой, что я едва не захлебнулась от смеха. Она захлопала глазами.
— Но вы же… как же…
— Что «мы же»? — нахмурился князь. Я положила мокрую голову ему на плечо. Мне было интересно, что скажет Талька. Люб, вероятно, наученный горьким опытом, ждать этого не стал. Сильно загребая «вишневый компот», уплыл к другому краю бассейна и там притих.
— Не женаты! Так же нельзя… это разврат, — выпалила девица, сделавшись пунцовой. — За это судят!
— И кто же, позвольте узнать, возьмет на себя миссию судить нас? — холодно спросил Одрин. Вид у него был величественный, и этому вовсе не мешало, что он голый. Нижняя губа выпячена, жилистые руки скрещены на груди.
— А что, раз вы князь, вам позволено все? — Талька вскинула голову, точно древняя пророчица, отчетливо сознающая, что говорить такого не стоит, и что вообще не ее это дело, но готовая за истину взойти на костер.
— Нет, — спокойно произнес Мадре. — Более того, раз я князь, мне не положено очень многое, что могут позволить себе простые элвилин. К счастью, любовь в эти положения не входит.
— Не суди — и тебя не осудят, рыжая, — я прижалась к Одрину сильнее. — Я люблю его. В этом нет ничего развратного и низкого. Просто… ты еще не любила… по-настоящему, чтобы это понять.
— Я не сужу, — Сандра Талька с укоризной глядела на нас. — Любовь это… это святое. Но спать можно только после брака, — она посмотрела на меня с обидой. — И вообще. Откуда ты знаешь, что я не любила? Может, вот, любила? Мне уже семьсот, вот… Но любовь и разврат — это разное.
— Послушайте, Сандра, — вежливо поинтересовался лилейный. — А вы с Идринн, случайно, не родственники?
— Ага, обе редкостные дуры…
Талька подскочила, и ее огромные глаза стали еще больше. Она махом вылетела на бортик, наплевав на больное колено, и попыталась нашарить трость — то ли чтобы обрушить на меня, а скорее, чтобы ускакать от нас подальше.
Я тяжело вздохнула. Все же
Одрин, прищурившись, посмотрел рыжей вслед:
— Ну, и кто тут возмущался по поводу разврата? Я, между прочим, мужчина, а вы передо мной голой попой трясете.
— Ну, так отвернитесь!
И Талька стала стремительно одеваться…
Я зажала кулаком рот. Мне казалось, еще минута — и я скончаюсь от смеха. Где-то вдалеке, делая вид, что не слушает, громко плескался Люб. И я на что угодно готова была поспорить, что он сейчас тоже весь пунцовый — до самых кончиков острых ушей. И жутко сожалеет, что вовремя не ушел.
— Сандра… — окликнул Одрин, обнимая меня одной рукой. — Не нужно обижаться. И осуждать других тоже не нужно.
— Я не осуждаю… — Сандра Талька еще раз огляделась в поисках трости. — Просто…. просто… — трость не нашлась, и она со страдальческим видом уселась на пол. — Просто я вам завидую. Вы очень счастливые…
— Девочка… — элвилин помолчал. — Я ждал свое счастье две с половиной тысячи лет… Не нужно взваливать на меня чувство вины за то, что нам просто повезло, хорошо? Ну, а чтобы не смущать вас нашим «развратным» поведением, я здесь, перед вами, еще раз попрошу Триллве стать моей женой.
Он обнял меня и заглянул в глаза:
— Ты так мне и не сказала, согласна ли…
Я в последний раз всхлипнула от смеха и смахнула слезы с ресниц:
— А… разве может быть другой ответ, кроме «да»?
— Ой, Мгла-а… не повезло тут только мне… — рыжая закрыла багровые щеки руками. — Простите, что помешала…
— Скажи: «я больше не буду»! — прокричал Люб с той стороны. В него полетело полотенце. Разумеется, не достало и, как тонущий корабль, ушло на дно.
— Отвернитесь, — строго произнес князь, — нам нужно одеться. Тебя, Люб, это тоже касается!
— А я и так не смотрю… очень надо… Чего я там не видела…
— Тогда проверьте, цел ли кувшин. Виолет поделилась с нами четырехсотлетним медом своей прабабушки, и мне бы не хотелось его потерять.
Одрин легко подтянулся на бортик и помог вылезти мне. Я сухим бинтом перевязала ногу и с наслаждением влезла в чистое, о котором позаботилась экономка. Одрин тоже оделся и, сбив печать с кувшина, невозмутимо налил мед в кубки:
— Наслаждайтесь, дамы, я подожду.
— У меня сухой бинт есть. Нужен? — я помахала им в воздухе, показывая остроухой.
— Нет, спасибо, — отозвалась церемонно рыжая и понюхала кубок:
— Настоящий осенний мед! Я такой пила… один раз… в Ледене.
Я сощурилась, недоумевая, чем этот мед так восхищает элвилин. Разве необычайной щедростью Виолет?
Я залпом осушила кубок. И что в нем особенного? Точно такой же мед Алиелор Сианн прятал у себя под кроватью. А еще… как этот мед, пахнут светлые волосы моего жениха.
Сандра Талька глянула на меня с открытым ртом. Одрин перехватил этот взгляд и тепло мне улыбнулся: