Книга Кораблей. Чародеи
Шрифт:
— Этот мед нужно пить медленно, смакуя каждую каплю. Только тогда можно уловить мельчайшие оттенки вкуса и аромата: папоротник, стрелолист, вереск… самая капелька болотной орхидеи… И последнее осеннее солнце, подарившее меду свое тепло.
— Собранное на заре тонкими дланями элвилинских девственниц, — я икнула. Одрин расхохотался и вдруг болезненно сморщился, взялся за виски.
Хмель из меня выветрился так же мгновенно, как и одолел.
— Одрин, что с тобой? Тебе плохо? Лекаря позвать?
Он перехватил мою руку:
— Не надо, —
Талька поперхнулась и закашлялась:
— Меня сейчас стошнит.
— Хватит прикидываться! — рявкнула я на нее. — Бегом за Сингардом!
— Госпожа Триллве, я сбегаю! — Люб выбрался из бассейна. С мальчишки ручьем стекала вода, а на конопатом лице сияли восхищение и готовность помочь. — Я такой боевой девицы, как вы, еще не видел!
И прежде, чем сестра и князь испепелили его взглядом, вылетел за двери.
Я подхватила падающего жениха, а Талька, не долго думая, зачерпнула и выплеснула на нас кубок воды.
— Ой-е! — Одрин резко сел, ощупывая совершенно мокрую повязку на макушке:
— Сандра, это что, месть?
— Это помощь. Меня так всегда в чувство приводят…
Она прикусила язык, чтобы не сболтнуть, кто и где, но, судя по алеющему лицу, там явно был замешан Алиелор Сианн. Я посочувствовала рыжей: это как же трудно врать, когда так бурно краснеешь!
Тут в термы ворвался Люб, все еще мокрый и страшно довольный:
— Привел!
Лилейный снова схватился за виски.
— Что, худо? — дедка Сингард, кряхтя, опустился рядом с ним на колени, щупая лоб. Люб присел рядом:
— Это просто укрепляющее зелье перестало действовать, правда? А хотите, мы украдем еще?
— Сумку давай! — лекарь бесцеремонно стянул торбу со снадобьями, болтающуюся на тощем плече Любова чада, и принялся копаться в ней, шурша и звякая.
— Вымя жабы… Вы бы, князь, еще красавки [17] тяпнули… Выпейте это… и это… по очереди.
17
Красавка — народное название белены.
Он сунул Мадре два совершенно одинаковых пузырька.
— Еще раз, мэтр, медленно! — рыкнула я. — Первый дайте мне, а второй сами держите. Вы же не хотите его отравить!
— А стоило бы.
Дедка отнял у меня пузырек и сунул другой:
— Не тот. Вот этот.
Я зубами сковырнула пробку.
— Добрый вы, Сингард… — печально процедил Мадре.
— Да, я очень добрый. Пейте.
Талька принюхалась:
— Водорост с Гнилого болота. Этим не отравишься…
Сингард, поглядев на нее, хмыкнул.
— Весь? — уточнил Одрин, наученный горьким опытом.
— Звезды с вами! По глотку, — замахал на него лекарь. Повернулся к Любу: — А ты иди переоденься, внучек.
— Ага, счас, — Люб тихонько вздохнул и тронул меня за рукав. — Госпожа Триллве…
— Что?
— Талька
— А мне? — вскинулась Талька. — Я тоже хочу!
— Кстати, — дедка Сингард снова полез в свою объемистую торбу и вытянул оттуда изящный кинжал с бирюзой в навершии, отнятый мной у Торуса. — Держи свою цацку, ты ее у меня забыла. А за мечом придешь сама, я не нанимался железяки таскать.
Одрин схватился за второй пузырек.
— Триллве, не вздумай, ты ранена! Я тебя запру! Дай сюда!
Уж кто бы говорил! Беловолосое недоразумение с пробитым черепом. Я подмигнула Любу и отдала жениху кинжал. Пузырек выпал из руки Одрина, расплескивая содержимое. Сингард возмущенно каркнул. Талька отодвинулась.
— Я сейчас приберу! — Люб принялся вытирать зеленую лужу полотенцем. Ох, и огребет он от Виолет.
Мадре смотрел на кинжал, как на привидение. До половины вытянул из ножен.
— Откуда он у тебя?
— У Торуса отняла. Не могу я безоружной ходить, мое все пропало. Может, надо было его Сианну отдать? Прости, не сообразила.
Я глубоко вздохнула.
— Торус — это который сын Исы; который Тальку бил, да? — конопатый выпустил полотенце и сжал кулаки.
— Это кинжал Тавви, матери Сианна.
Меня охватило жгучее желание провалиться сквозь землю.
— Я подарил его ей в день свадьбы, и Тавви с ним практически не расставалась. Даже когда ушла… к другому, — говорил Одрин тихо. — А когда умерла — кинжала при ней не было. Откуда он мог оказаться у Торуса?
Сингард пожал тяжелым плечом:
— Перестаньте задавать риторические вопросы, князь. Вам надо поспать. А потом на трезвую голову и подумаете. Или поймаете Торуса и спросите. Или у госпожи эйп Леденваль, она под рукой и никуда пока не собирается, — мрачно завершил лекарь.
Бледное лицо Одрина обрело такое каменное выражение, которого я до сих пор на нем не видела.
— Люб, живо! Роха ко мне!
Мальчишка вскочил.
Сингард потряс тяжеленной головищей:
— Ну, князь, что вы еще такого задумали? Поглядите, девочка едва не падает, — он толстым пальцем указал на меня.
— Проводите ее в покои, Сингард.
— А если я не пойду?!
— На руках отнесу! — дедка разогнулся и закинул меня на плечо. — Ну, до чего же пациенты у меня упрямые!
Я, совсем забыв о ране, стукнула лекаря ногами, и, зайдясь от боли, тряпочкой повисла на нем, потеряв сознание.
Меня легонько похлопали по щекам, сбрызнули водой, а потом поднесли к носу что-то настолько вонючее, что я невольно чихнула и очнулась.
— Ну вот, я же говорил, ничего страшного, — пробасил Сингард у меня над головой. — Занимайтесь делом, князь, а я пригляжу за барышней. Надеюсь, она теперь будет осмотрительней. Это надо же так пинаться, — ворчал он, унося меня куда-то. — У меня там, где спина теряет благородное название, теперь сплошной синяк.