Книга мертвых философов
Шрифт:
Кондорсе был убит якобинцами в самые кровавые годы Французской революции;
Юм мирно умер в своей кровати после того, как успешно парировал вопросы Босуэлла на тему атеистического отношения к смерти;
Последним словом Канта было «Suffi cit», «достаточно»;
Гегель умер во время эпидемии холеры, и его последними словами были «Меня понимал лишь один человек… да и то не полностью» (возможно, он имел в виду самого себя);
Бентам указал в завещании, чтобы его выпотрошили,
Макса Штирнера укусило в шею летающее насекомое, после чего он умер от быстро развившейся лихорадки;
Могильный камень Кьеркегора лежит напротив могилы его отца;
Ницше медленно спускался в забвение, сопровождавшееся размягчением мозга, после известной истории с поцелуем лошади в Турине;
Мориц Шлик был убит психически нездоровым студентом – сторонником нацистской партии;
Витгенштейн умер на следующий день после своего дня рождения. Незадолго до этого его подруга миссис Беван подарила ему электрическое одеяло и пожелала долгих лет жизни. Витгенштейн ответил, пристально глядя на нее: «Никаких больше лет не будет»;
Симона Вейль уморила себя голодом в знак солидарности с оккупированной Францией в годы Второй мировой войны;
Эдит Штайн умерла в Освенциме;
Джованни Джентиле был казнен итальянскими партизанами-антифашистами;
Сартр сказал: «Смерть? Я о ней не думаю. Ей нет места в моей жизни». На его похоронах присутствовало 50 000 человек.
Мерло-Понти был, по слухам, найден мертвым в своем кабинете с лицом, закрытым книгой Декарта;
Ролан Барт умер в результате наезда грузовика после встречи с будущим министром культуры Франции;
Фредди Айер имел опыт максимального приближения к смерти и «встречи с властителями Вселенной» после того, как подавился куском лосося;
Жиль Делез выбросился из окна своей парижской квартиры, чтобы избежать страданий, связанных с эмфиземой;
Деррида умер от рака поджелудочной железы в том же возрасте, что и его отец (скончавшийся от той же болезни);
Мой учитель, Доминик Жанико, умер в одиночестве в августе 2002 года на пляже неподалеку от тропы Ницше на окраинах французской Ниццы после сердечного приступа, приключившегося во время купания.
Смерть ходит рядом и все время становится немного ближе. Забавно, не правда ли?
Мое собственное восприятие смерти ближе к Эпикуру и его знаменитым четырем постулатам: бог не страшен; смерть ощутить невозможно; то, что является подлинным благом, легко достигается; все, что есть зло, легко уничтожить. Он пишет в конце приписываемых ему четырех сохранившихся писем:
Привыкай думать, что смерть для нас – ничто: ведь все и хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений. Поэтому если держаться правильного знания, что смерть для нас – ничто, то смертность жизни станет для нас отрадна; не оттого, что к ней прибавится бесконечность времени, а оттого, что от нее отнимется жажда бессмертия.
Эпикурейская точка зрения на смерть имела огромное влияние в античные времена, как можно заметить у Лукреция, и была заново открыта философами типа Пьера Гассенди в XVII веке. Она представляет собой не похожую на другие и достаточно мощную часть традиции западной мысли, которой обычно уделяется недостаточно внимания и которая хорошо выражается словами: «Пока я есть, смерти нет. А когда будет смерть, меня не будет». Таким образом, нет смысла беспокоиться относительно смерти, а единственный способ
Несмотря на всю свою заманчивость, очевидная проблема этой позиции состоит в том, что она не может ничего противопоставить одному аспекту смерти, с которым тяжелее всего справляться – не нашей собственной смерти, а смерти тех, кого мы любим. Именно смерть тех, с кем мы связаны узами любви, лишает нас сил и смысла, разрывая тщательно скроенную ткань личности. С моей точки зрения, как бы странно это ни звучало, мы становимся самими собой лишь в горе.
Иными словами, обладание самостоятельной личностью заключается не в каком-то мнимом самопознании, а в признании части нас самих, которая безвозвратно теряется. Главная сложность состоит в том, как представить себе, насколько мы можем оставаться довольными или спокойными в случае смерти любимых нами людей. Я не буду обещать, что могу ответить на этот вопрос, однако читатель заметит, что этот вопрос изучен и развит в некоторых из приведенных ниже статей.
Как писать про мертвых философов
Очевидно, что написание книги о том, как умирают философы, – это довольно странный вид досуга. Не менее странным может выглядеть и чтение такой книги. Однако это позволяет нам рассмотреть целый ряд вопросов о том, как должна писаться история философии и как должна пониматься философская деятельность.
Первая и неизбежная сложность, связанная с созданием истории философии, заключается в поиске отправной точки. Самые ранние версии истории философии были написаны учителем и его учеником – это первая книга «Метафизики» Аристотеля и «Об ощущениях» Теофраста. В обоих текстах философы развивали свои собственные точки зрения в отношении предшествовавших доктрин. С одной стороны, Аристотель великолепно описывает доктрины досократиков – философов, которых он называет physiologi, таких как Фалес, Анаксагор и Эмпедокл, и их взгляды на материальные причины природы.
С другой стороны, после этого он обращает критический взор на своего учителя – Платона и на воззрения пифагорейцев об идеальном состоянии природы. С помощью подхода, который впоследствии стал стандартным для философских споров, Аристотель изучает и интегрирует материалистический и идеалистический подходы и лишь затем вводит свое собственное определение субстанции, лежащей в основе того, что более поздняя традиция назвала «метафизикой».
Работа Теофраста наглядно демонстрирует бедность наших знаний о философской Античности. Труд Теофраста «О физических мнениях» состоял из 18 томов и был основным источником знаний о прошлом доскоратической мысли. Однако от него остался лишь один фрагмент труда «Об ощущениях», по которому можно представить себе, насколько подробно в этом труде обсуждалась природа чувств у Эмпедокла, Анаксагора, Демокрита и Платона.
Ситуация с остатками литературной традиции Античности печальна. Как мы знаем, архив древних текстов был во многом утрачен, к примеру, когда толпа разъяренных христиан разрушила величайшую библиотеку классического мира в Александрии в конце III века н. э. Все, что у нас осталось, – это лишь разрозненные фрагменты знаний, представить весь объем которых целиком вряд ли нам по силам. Это чем-то напоминает попытки представить себе все богатство Британской библиотеки, имея перед глазами сотню книг серии «Penguin Classics» в бумажных обложках.