Книга Мирдада
Шрифт:
Для Победителя вещаю я, для ЧелоВека, Хозяина себе. И каждый станет из братьев Победителем, и раньше, чем Мирдад покинет вас.
Цамора: Омрачается сердце моё, когда ты говоришь, что оставишь нас. В тот день и час, когда мы пойдём искать тебя и не найдём, Цамора лишится жизни.
МИРДАД: Ты можешь многого желать, Цамора, ты даже можешь всего желать. Но только одного ты захотеть не можешь, того, чтоб твоей воле конец пришёл бы, воле к Жизни, Воле Всеединой. Ведь Жизнь есть бытиё, она не может себе желать небытия, и так же небытиё не обладает волей. Никто не может положить конец Цаморе.
Придёт тот час, когда искать меня пойдёте и не найдёте, ведь моя
А научившись управлять собою, Единство обретя, вы обнаружите Мирдада в сердце вашем, там он тогда поселится навеки, и имя его вечно будет память повторять.
Так учил я Ноя.
Так учу и вас.
Глава 23
Сим-Сим, самая старая корова в хозяйстве Ковчега, болела уже пять дней. Она отказывалась от еды и питья. Шамадам послал за мясником, сказав, что разумнее будет заколоть её и получить прибыль от продажи мяса и шкуры, чем дожидаться её смерти - ведь с мёртвой коровы нечего взять.
Услышав об этом, Мастер задумался, а потом отправился в коровник к Сим-Сим. Мы поспешили за ним.
Сим-Сим стояла, опустив голову, полуприкрыв глаза. Шерсть её торчала клочьями. Время от времени она поводила ухом, чтобы отмахнуть насекомых. Её вымя иссохло и обвисло, поскольку Сим-Сим к концу своей жизни отвергала муки материнства. Крестец распирал шкуру, словно её уже содрали и развесили для просушки, рёбра и позвонки можно было сосчитать с лёгкостью, а хвост свисал безжизненно.
Мастер подошёл к больной и начал похлопывать её меж рогов и по нижней челюсти. Он проводил рукой по её спине и животу, разговаривая с ней, будто она была человеком.
МИРДАД: Где же - твоё сено, моя щедрая Сим-Сим? Сим-Сим так много отдавала, что забыла себе оставить сена хоть клочок. Но много ещё сможет дать Сим-Сим. И молоко её живительною влагой бежит по нашим венам. Её телята нынче тянут плуг в полях, они подмогой служат голодным в неурожайный год. Её тёлочки потомством наводнили наши пастбища. Даже её отходы украшают зеленью наш стол и помогают фруктам вызревать в саду.
В горах же до сих пор разносит эхо мычание её. Зеркало ручья и ныне отражает взгляд её. Земля ещё лелеет и хранит следы её копыт.
И с радостью трава Сим-Сим накормит. И солнышко её ласкать стремится. И ветер прилетит пригладить шерсть её. Мирдад же счастлив проводить её через пустыню Старости к другим лугам, к другой земле, к другим ветрам и солнцам.
Много дала Сим-Сим, много взяла она, но ещё больше сможет она взять и дать.
Микастер: Может ли Сим-Сим понять слова твои? Ты говоришь с ней, будто с человеком.
МИРДАД: Не слова - важны, Микастер, а то, как прозвучат они. А это животные способны воспринять. Я вижу женщину, что на меня глядит глазами кроткими Сим-Сим.
Микастер: Какой толк от этих разговоров, ведь Сим-Сим умирает. Надеешься ли ты остановить процесс её старенья и продлить её жизнь?
МИРДАД: Старость - ноша тяжкая для человека и для животного. Но вдвойне утяжелили люди бессердечием её. Когда родится ребёнок, его окружат лаской и заботой. И всякий ему выразить стремиться любовь свою. Однако человека, обременённого годами, никто не вспомнит, и скорее наградят пренебрежением его, чем лаской. И так же, как с восторгом наблюдают за ростом чада своего, так и желают страстно могилы старцу.
Старики и дети – одинаково беспомощны. И всё же беспомощность дитя Любовь
Когда приходится стучать подолгу слову, чтобы его к себе впустил о ухо, что некогда улавливало шё пот, ко гда в неверной дымке пляшут тени и затмевают глаз, что раньше острым был, к огда свинцовой гирей стопы станут, что ранее крылатыми казались, а руки, что творили жизнь, не держат и соломинку, к огда дрожат колени, а голова болтается на шее, как лист сухой, к огда уж жернова смололи в порошок себя, и мельница притихла угрюмою пещерой, к огда, вставая, ты упасть боишься, садишься же с сомнением: "А встану ль?", когда ты ешь и пьё шь, боясь последствий, а коль не станешь есть и пить, то Смерть к порогу пригласишь, к огда приходит Старость к человеку, тогда пора ему одалживать глаза и уши ваши, отдать ему и руки, и ноги, поддержать его Л юбовью, чтоб он почувствовал, что он не менее желанен этой Жизнью на склоне лет своих, чем в детстве.
И что такое – восемьдесят лет для В ечности? Л ишь вдох и выдох. Но человек, растивший себя все восемьдесят лет , - больше, чем вдох и выдох. Он станет урож аем для тех, кто жизнь его пожнё т. И есть ли жизнь, которую не пожинают?
Сейчас вы пожинаете плоды тех жизней, что земле дарили мужчины, женщины, кто жил и умер раньше вас. Речь ваша – ни что иное, как урожай речей других. Мысли - лишь сборы прежних мыслей. Вся одежда и жилища, вся утварь, пища и вода, традиции, устои и законы - ни что иное, как одежда, жилища и еда всех тех, кто раньше жил.
И каждую секунду вы владеете ни чем-то лишь одним, но извлекаете вы пользу из всего, что было. Вы сеятели и плоды, жнецы, поля, гумно, где урожай хранится. И если урожай ваш – беден, увидьте зё рна, что заронили вы в сердцах других людей, плоды влиянья их в себе пожните .
Старик, плоды чьей жизни вы пожнёте и сложите в амбар, достоин вниманья с вашей стороны. И если безразличьем вы отравите остаток дней его, те годы, когда могли бы вы собрать вкуснейший урожай, тогда плоды, что вы собрали и те плоды, что сможете ещё собрать, окажутся гнилыми. Всё то же и с умирающим животным.
Дурно наживаться на плодах и проклинать того, кто их растил.
Добры вы будьте к людям любой страны, вероисповеданья. Они вам к Господу проводниками будут. Особенно внимательно следите за стариками, или злом отравлены плоды их будут, и никогда вы не дойдёте до конца.
Добры вы будьте ко всем животным, возраста любого. Они, хоть молчаливы, помогают во время сборов вам в далёкий путь. Особенно внимательно следите вы за животными, которые стареют, чтоб ваши равнодушие, жестокость не отпугнули преданности их, и чтобы помощь их не стала вам помехой.