Книга об отце (Нансен и мир)

Нансен-Хейер Лив

Вера Нансена в Лигу наций часто подвергалась испытаниям, но в армянский народ он верил крепко. Неустанно говорил он армянам, что они должны надеяться только на себя. Встретив после поездки 1925 года Погоса Нубар-пашу, Нансен сказал ему: «Едва успев выйти из невиданной в мировой истории катастрофы, ваш народ стал сажать деревья, строить каналы и гидроэлектро­станции. Ваш народ с его тысячелетней историей и культурой, с его беспримерным мужеством и необычайной энергией и трудоспособ­ностью воспрянет и вновь построит свою страну».

Нансену не довелось увидеть, в какой мере действительно оправдались его слова. Тогда в Армении было всего лишь 70 ты­сяч жителей, теперь их число дошло до 400

тысяч [230] . В стране есть университеты с факультетами точных наук, литературы, истории, искусства, в ней есть институты, больницы и все, чем должна обла­дать современная страна. Плодородные земли возделаны, проложены дороги через все горы, расцвела промышленность.

«Хватило четверти века, чтобы доказать правоту нашего друга Нансена, который верил в трудолюбие и творческие силы нашего народа,— пишет мне один армянин, известный в Александрии адвокат.— Но он не просто верил в нас, его вера основывалась на глубоком знании нашей истории».

230

В момент работы Лив Нансен-Хейер над мемуарами на­селение Армении составляло 1,6 млн. человек; в январе 1969 г. оно достигало уже 2,4 млн. 

13 мая 1955 года, в двадцать пятую годовщину смерти Нан­сена, армяне из всех стран устроили в Женеве большое торжество в его честь. Армянские школы и колонии во всем мире тоже почтили память «друга армян», во всех армянских газетах появились посвященные его памяти статьи, а также была вы­пущена книга о Нансене с выдержками из его армянского архива.

Сейчас принято предложение армян поставить ему памятник в Осло. Но лучший памятник отцу — вечная благодарность и лю­бовь к нему армян.

XVII. КАКИМ БЫЛ ОТЕЦ

« У знаменитых людей тщеславие бывает двух родов. Либо они ищут поклонения, либо избегают его»,— писал адвокат Карл Юхансен в статье в честь шестидесятилетия отца в 1921 году и добавлял:—«Из них мне первые нравятся больше, потому что так естественнее. Поэтому я всегда предпочитал Нансена Амунд­сену».

Действительно, отец в своей жизни часто совершал триум­фальные «въезды», а Амундсен порою приезжал либо за день, либо через день после назначенного срока. Правда и то, что отец принимал ордена, а Амундсен решительно заявил, что не желает их. И, пожалуй, я могу сказать, что при мировоз­зрении отца было бы естественнее, если бы и он отказался от почестей.

Hо его всегда трогала любовь к нему людей, и примешивать к этому игру в принципы казалось ему неестественным. Впрочем, как бы он ни поступил, все равно люди судили бы об этом по-раз­ному. Да, он действительно принимал оказываемые почести. Но тщеславным он никогда не был. И чтобы какая-то мишура вскру­жила ему голову, как утверждают некоторые, в это я просто-на­просто не верю. Все ордена спокойно лежали в ящике. С течением времени их набрался целый комод, и там они валялись в полном беспорядке. И ни разу на моей памяти он не заговорил о них. Если мы, случайно узнав из газет о том, что он получил еще один орден, поздравляли его, он спешил перевести разговор на другую тему.

«Я был знаком со всеми великими путешественниками моего времени,— пишет Хью Роберт Миллз в журнале «Нэйчер»,— из них одному только Нансену не повредила его громадная слава. Он остался по-прежнему прост и сохранил ту же обаятельную улыбку».

Не буду отрицать, что известная доля тщеславия у него была, хотя, пожалуй, трудно определить это понятие. Он был, конечно, честолюбив. Он хотел, чтобы все дела удавались ему. Может быть, что в душе он ценил некоторые

из полученных наград. Но лишь однажды я могла это заметить. Это было в 1926 году, когда он был избран почетным ректором университета Сент-Эндрюс в Шот­ландии. Это доказательство уважения молодежи очень его обра­довало.

В этом университете существует старая традиция, по которой студенты сами выбирают своего «Лорда-Ректора», и на сей раз они в виде исключения избрали иностранца. Почетный ректор имеет право предложить некоторое число почетных докторов, которые избираются вместе с ним. Отец предложил норвежского посла в Англии Беньямина Фогта, профессора Вильгельма Бьеркнеса, профессора Бьёрна Хелланд-Хансена и Отто Свердрупа. Он бы предложил и Кнута Расмуссена, но торжества должны были со­стояться лишь на будущий год, поскольку Нансен отправлялся в Америку выступать с докладами об армянском вопросе, а в 1927 году Кнут Расмуссен, к большому огорчению обоих, не мог присутствовать.

Это были незабываемые дни. Уже на вокзале депутация студентов встретила нового ректора. Дальше ехали в вагоне, украшенном цветами и разноцветными лампочками, а на па­ровозе была укреплена голова белого медведя из папье-маше. Платформа на университетской станции была вся забита студен­тами в красных шапочках. Как только показался Нансен, раздались крики приветствия, студенты махали руками и пропели «For he is a jolly good fellow» [231] . Перед вокзалом стоял экипаж, не запряженный лошадьми. Нансена усадили в коляску вместе с рек­тором университета и его супругой, студенты схватились за постромки и повезли гостя по улицам города. Сзади шла це­лая толпа студентов. На следующий день состоялось торжествен­ное вступление почетного ректора в должность.

231

«Потому что он славный веселый малый» (англ.). (Прим, перев.) 

Церемония началась с молитвы и пения псалмов в университет­ской капелле, проповеди не было. Здесь почетного ректора обла­чили в фиолетовую мантию, а семеро почетных докторов надели длинные черные мантии. Затем, сопровождаемые целой процесси­ей, они направились в актовый зал, там студенты пропели на ан­глийском языке «Да, мы любим», а затем гостей усадили на трибу­не. Декан естественного факультета кратко изложил биографию Нансена и назвал его труды, потом состоялась церемония присвое­ния ректорского звания. Но когда Нансену нужно было прочесть торжественную присягу и весь зал уже встал, он никак не мог найти свои очки. Он ощупывал складки широкого плаща то одной, то другой рукой. И чем больше смеялось собрание, тем несчастнее делалось его лицо. Наконец он нашел очки и прочел текст при­сяги, как того требует ритуал. Ему вручили шапочку ректора, а вместо фиолетовой мантии одели красную. Затем он поднялся на кафедру.

Во всех шотландских университетах, да и в английских, навер­ное, тоже, студенты имеют право прерывать выступление ректора репликами с места. Иногда они ведут себя очень шумно (так было, например, когда они принимали предшественника Нан­сена — Редьярда Киплинга). И на сей раз студенты в первые ми­нуты речи пытались прерывать оратора. «Но очень скоро Нансен овладел своей аудиторией настолько, что его слушали затая дыха­ние»,— рассказывал Бьёрн Хелланд-Хансен.

Два предыдущих лорд-ректора, выступая перед студентами, говорили о «мужестве» и «независимости». Это возвышенные свой­ства, сказал Нансен, и никогда еще они не были так нужны, как сей­час. Но для того, чтобы круг богов был полон, нужен третий ге­ний — любовь к приключению, стремление к подвигу.