Книга Песни Песней
Шрифт:
Сцена символизирует благородство, царское достоинство и великолепие. Девушку во всеуслышанье признают супругой ее царственного возлюбленного, к которому она устремилась душою.
Вероятнее всего, это фантазия. Древнееврейское слово, которое переводится как душа, может иногда переводиться как желание или тоска. Ее мечты могли не иметь ничего общего с реальностью, но это не важно. Она любит. Когда–нибудь она спустится на землю. Но теперь она далеко, затерянная в своих собственных мыслях.
Наши фантазии о любви и браке в основном не являются вредными. Мы можем мечтать о наших будущих супругах — замечательных актрисах или успешных менеджерах, талантливых врачах или известных политиках. Но когда огненная стрела Эроса пронзает наше сердце, программист может оказаться безработным садовником, а актриса — социальным работником. Поскольку Эрос не уважает людей, огонь
Утеха для глаз (7:1)
Девушка унеслась в своих мечтах далеко от всех, и друзья зовут ее вернуться в реальный мир, чтобы им любоваться ее красотой. Вторая часть стиха могла быть произнесена как юношей, так и девушкой. Я придерживаюсь того мнения, что девушка использует имя Суламита для обозначения самой себя. Тон ст. 7:1 кажется каким–то раздражительным или оборонительным. Девушка как будто понимает, что мотив обращения к ней неуважительный. Просьба вернись, вернись звучит как команда. Некоторые исследователи слегка корректируют исходный древнееврейский текст, чтобы он читался как «прыгай, прыгай», то есть превращают просьбу в требование танцевать. Но это обосновано только желанием самого интерпретатора превратить отрывок 7:2—6 в описание ее танца перед зрителями. Однако в оригинале нет никаких указаний на то, что девушка здесь или в другом месте танцует. Она укоряет зрителей за то, что они уставились на нее, как будто она танцовщица. У нас же нет оснований считать, что она действительно ею была.
Девушка здесь названа Суламитой. Отчего? Существует несколько объяснений. Во–первых, это имя могло относиться к женщинам, живущим в деревне Сунем. Факт, что среднее «н» в названии деревни замещено на «л» в имени, не является большой проблемой для древнееврейского языка. Сунем — это деревня, упомянутая в Книге Иисуса Навина 19:18 как часть удела Иссахара. Ависаг, прекрасная девушка, назначенная быть грелкой для престарелого царя Давида, названа Сунамитянкой (см.: 3 Цар. 1:3). Во–вторых, древнееврейское слово, переводимое как Суламита и созвучное с ним, представляет собой женскую форму имени Соломон, как если бы «Соломон» было наименование титула, данного жениху, а «Суламита» — титул, данный невесте. Женская форма от имени Соломон встречается в 1 Пар. 3:19 — Шеломиф. Мы не можем быть уверены в том, что нет еще вариаций этой женской формы. Греческая форма этого имени — Соломея. Те, кто придерживается точки зрения о языческом происхождении Песни Песней, рассматривают имя Суламита как сплав слов Сунамитянка (женщина из Сунема) с Сулманитой (Иштар) — богиней войны из культа плодородия. Однако более правдоподобно происхождение слова от древнееврейского корневого слова шалом, что означает мир или благополучие. Поскольку девушка описывает себя в 8:10 как ту, кто приносит покой (шалом), это кажется подходящей версией, даже если точная этимология слова неопределенна.
По крайней мере, древнееврейские слова Соломон и Суламита связаны очень сильным созвучием, и эта пара созвучных слов содержит в себе намек на взаимодополняемость двух влюбленных. Каждый из них находит шалом в другом. Эти имена ассоциируются с садом Эдема (Быт. 2), где в первой паре мужчина и женщина взаимно дополняли друг друга в интимных отношениях. На древнееврейском языке слова, мужчина и женщина созвучны (хотя, возможно, не имеют одинаковой этимологии). Женщина была создана
Хоровод Манаимский также является загадкой. Маханаим — название места в Трансиордании, упомянутого в Книге Бытие 32:2. На древнееврейском маханаим означает два военных лагеря. Но то, что лагерь двойной, вряд ли проливает свет на стих Песни. Некоторые исследователи говорят о типичном для ближневосточного региона танце, когда девушки танцуют между двумя длинными рядами мужчин, хлопающих в ладоши и поющих в ритм движений танцующих.
Это упоминание заставляет некоторых комментаторов видеть фоном Песни Песней семидневную свадьбу. Эту точку зрения развивал Д. Уэтзстейн, изучавший свадебные церемонии сирийцев в Дамаске в конце XIX в. н. э. Обычаи сирийских деревенских свадеб, с которыми он нашел параллели в Песни Песней, следующие: семидневный цикл, отдание царских почестей вступающей в брак паре, чрезмерное восхваление красоты невесты и жениха в песнях, исполнение невестой танца с мечом. Однако сирийские свадебные обычаи XIX в. н. э. являются довольно ненадежной основой для понимания событий, происходивших несколько столетий до н. э. и описанных в Песни Песней. Также спорно деление Песни Песней на 7 разделов по числу дней свадьбы и само предположение, что в 7:1 речь идет о реальном танце.
Однако, возможно, что девушка здесь протестует против того, чтобы на нее смотрели как на обычную танцовщицу, развлекающую солдат. Некоторые полагают, что девушка переживает конкуренцию, а именно, что она отодвинута на задний план Суламитой, которую позвали ее подружки. Однако это неверный подход — объяснять непонятный текст, вводя еще один персонаж и усложняя тем самым сюжет.
Вид прекрасной танцующей девушки может быть очень соблазнительным и абсолютно захватывающим. Грация ее круговых движений приводит в возбуждение. Публичная танцовщица неприкасаема. Она всегда — на расстоянии, оставляя свою аудиторию в состоянии возбуждения. Конечно, различные стили танцев могут быть более или менее провокационными. И в современных эстрадных шоу, и в традиционных ритмических плясках африканских племен есть элемент сексуального провоцирования. Танец всегда более соблазнителен, чем статические позы. Наблюдать такие танцы с элементами эротики — означает, возможно, удовлетворять похоть глаз и «будить любовь доколе ей угодно». Но некоторые люди находят удовольствие в грациозных движениях, например, танцовщиц на льду, без сексуальных искушений. Красота, фация движений могут доставлять наслаждение и без похоти.
Однако танцующая девушка не просто развлекает других. Она также сама наслаждается радостью свободного движения тела. Возможно, она так увлеклась собственными движениями, что они вызвали у нее состояние транса, как у кружащегося турка–дервиша. В этом состоянии она не чувствовала своего тела и перенеслась в иной мир. Эта форма опьянения может быть способом ухода из реального мира, бесполезной попыткой возвратить счастье Эдема.
Кстати сказать, не каждый будет искать удовольствия в подобных зрелищах и развлечениях. Есть люди, наслаждения которых относятся скорее к сфере интеллектуальной, музыкальной или гастрономической, где требуется минимум движений.
Но мы довольно далеко ушли от хоровода Манаимского. Какое бы толкование этим танцам или хороводу мы ни выбрали, суть останется одна — девушка является объектом большего внимания, чем ее возлюбленный, который опять начинает ее восхваление (7:2–6).
Ее грациозная фигура (7:2–6)