Книга Природной Веры
Шрифт:
Мало их осталось, людей с севера. Здесь все горы именами их названы. И хранят камни память забытую. Есть хозяин и хозяйка здесь каменные — две горы на друг друга похожие. В седловине от них на равном расстоянии, было древнее святилище мансийское. Почитались в нем земли хозяива, посвящалось оно богу Торуму. Приходили туда раз в год на поклонение. Мужики шли к туру, слово жреца слушали. Богу просьбы свои высказывали. Приносили божи изваяния, и вокруг тура каменного ставили. Украшали тур дарами богатыми. Клали на него монеты серебрянные, устилали соболями добрыми, выкладали полотенцами узорчатыми. Женщины с детьми у леса оставались и смотрели на моление издали.
А в обычный день к туру не хаживали. Еще век назад тропы были его заперты. Самострелы их охраняли пристрелянные. Хоть вокруг на сотни верст никого не было, а святыня охранялась тщательно.
Но сошли на тот свет жрецы старые, и не
Одинокий стоит ныне тур в горах. Нет на нем полотенца тканного, нет и шкуры ни песцовой, ни беличьей. Поистлели самострелы от времени. Растащили серебро геологи. Камни лишь белеть будут годы долгие, пока жадные руки не дотянутся, не развалят тур до основания — вдруг в основе лежит злато-серебро? Тогда будут иные указывать: там, вот было святилище мансийское, место точное его затерялося, но про то в старых книгах написано.
III
Ведома волхвам цена бессмертия. Вот бредут они средь гор каменных. Обступают их кедры исполинские. На камнях лежат стволы упавшие. Время обращает их трухой, мхом покрытую. Из трухи подымаются пихты малые. Под ногами ерзают камни неверные. Слышно как вода шумит рекою горною. Выходили волхвы на реку. Берега реки изумрудные — красят их травы шелковые…
Брел брел волхов берегом, да споткнулся от усталости. Пока падал, приглянулось ему видение чудное. Долголь человеку падать? Но за то время познал он истину. Брел он лугом травянистым и ровным. Обступает же его лес столетний. Но не хаживала по лугу коса от свету. Не ходили по нему пахари, и не бегали дети играючи, не паслись на нем стада тучные. Как же луг этот добрый здесь возник? Чьею силою изумрудные травы сажены? Нету здесь ни кустов, ни дерева от лесу павшего. Так же спрашивали себя люди в древности, те, что шли по рекам в земли новые. Жгли они, леса выкорчевывали — очищали землю под борозду. Здесь же кто-то до них пни повыкорчевал. Кто-то до них землю выровнял, кто-то зелену траву высадил.
Берегиня сделала все это. Берегиня — древняя русалия. Здесь живет она первая. Тут земля ее родная от веку. Сюда люди пришли не первые. Потому поклон берегине — матушке. Так к лугам приходили на жительство. Обживались, дома в лесу строили. Часть лугов берегини распахивали, частью оставляли нетронутым, лишь кося его травы сочные. Берегиню и русалий чествовали трапезой, и делили с ними землю новую…
Вот споткунлся волхов и падает. Видится ему чудное видение. Над землею, над горами Тулымскими, сходит с верхнего неба седой Торум. Не гремят уж в честь него бубны тяжкие, не горят уж в честь него костры жертвенные. Поклонялися ему берегини — в пояс кланялись. Расходилися облака, становилось видимо, как держал Торум в руке утицу, а в другой руке держал дерево. Корни его висят в воздухе, но то дерево живо и зелено. Он великий бог, он жизнь дарует. Его волею берегини поля удерживают. Он отец начала доброго. Поклонилися берегини Торуму, как счтарейшего деда его чествовали…
Тут наш волхов о землю ударился. Тут и тело его отзывалося, тут видение берегинь затмевалося, явь же быстро возвращалася.
IV
Сколько может идти человек с сумою заплечною? Сколько светит солнце — с утра до ночи. Силы человека не померянны, лишь бы знать — зачем дорога надобна. В тех лесах люди по пальцам сосчитанны. Долги дни проходят в одиночестве. От того уходят мысли за душу, человека гложат там как кость съедобную. Жизнь в лесу запаса силы требует. Даже если все тело измотанно, то подняться, встать, дров в костер нарубить — то за труд не считается. Когда долго людей не видывал, а от мыслей уж покоя нет, надобно говорить с духами. Разжигать костер, вставать лагерем, и ходить по поляне кругом с песнею. И в ладоши плескать, коль бубна нетути. От того скоро духи являются. Через них раскрывается забытое, через них открывается грядущее. Повторим, для того нужны условия: сил достаток, когда тело вымотано. Удаленность от людского общения. Нужно, чтобы мысль душу ела от голода. Тогда видение раскрывается. Тогда духи лесные являются. Тогда сходятся духи-хранители. Обретается тогда сила волхвом и дается ему провидение. Для того ходят волхвы лесною дорогою.
V
Добралися
Выходил волхов из бани вниз. Захотелось ему вдруг поерничать. Вспомнил как христы на водосвятие купаются, в беспамятстве Велесу поклоняются. То купанье у язычников ворованно. Улыбнулся волхов щетиною небритою. Сам себе думает: вот уж я как водосвятец окунусь в эту воду студеную. Ведь она как из под льда вышедшая. Окунается он в первый раз: "ну, воимя отца" — сам от смеха давится. А когда под водою голова его сокрылася, то в прозрачной воде вошла в него мысль горячая. Не отца ты ради христианского, но то ради бога земли Велеса, окунул главу в воду студеную. За подземный мир ты в воду окунаешься. Вынырнул волхов, да все ерничать хочется. Озорство взялось откуда-то сил нет сдерживаться. "За святого сына" — проглаголивает, да снова с головой окунается. Снова вдруг пронзает глас его вещий: не покойника ради ты купаешься — ради бога надземного — солнца красного.
Волхов вынырнул, надо в третий раз нырять. Ну, — "За духа" — проговаривает. — Ты за Рода небесного в воду пошел, слышит глас он неведомый. Святовиту — богу поклоняешся. Через силу нырял ты в воду студеную.
Вынырнул волхов из студена ручья. Сказом таенным потрясен. Вылезает на мостки, мысли путаются. И чудна же земля Уральская! Говорит гласом человечьим, мудрость великую сказывает. Триедино начало мироздания. Грош-цена ему, пустому ерничеству, но бесценно знание высшее. Велес, что подземным миром ведает, Даждьбог-дед, что плывет над землею светом солнечным. Сятовит, что белым светом Мир охватывает. Вот они и есть троица русская! Ей в воде и поклоняются. Чистые возвращаются к истине.
VI
Созерцает волхов горы уральские. Отдохнуло тело вдоволь, вновь идти хочется. Не пускают волхва с кордона мойвинского. Одному, де, нельзя по тайге гулять. Мало ли, что может сделаться. Заплутаешь в трех кедрах как дите малое.
Глядит он на закаты с рассветами. Душа красотой наполняется, но и пустота в нее закрадывается. Где-то там бредут друзья мои — думает. Наконец, решил волхов с кордона уйти. Взял с собою на четыре дня пропитания, вновь одел свою суму заплечную, и подался вниз по Мойве Малой к Вишере. Вот идет он снова тропами звериными. Перед ним Тулымский камень подымается. Вырастает, в облака упирается. Низ его скрыт голубой дымкою — дна не видно, и туда вода падает. Склдоны его укрыты пихтами, по тем склонам гуляют тени облачные, а вверху нет лугов — все камения. Отделяет камень от волхва Мойва Великая. Перешел волхов Мойву-реку, палкой в дно упираючись. И полез по деревьям вверх, прикидывая — сколько влево взять, сколько вправо, чтоб правильно на верх выбраться. Поднялся он на скалы голые, заглянул на запад от камня Тулымского. Поднялся он на гребень каменный. Повернулся к востоку и к северу. И объял единым взором путь свой длительный. Там, в долине, где кордон мойвинский — голубеет синева воздушная. Знает волхов, там его хватилися. На столе записку обнаружили, уж перемывают ему косточки. Дураком, пропащим именуют, да ругают по-всякому. Вот правее Ишерим — гора, обходили которую, снежником спускались к ручью Светлому. Тот ручей течет в ручей Молебный. От чего зовется так ручей — не ведомо. А левее Муравьный камень со снежником. К северу за тем камнем вершина одинокая. Уж за ней прямо мир кончается. Это есть та вершина завентная, до которой поленился волхов путь держать. Ну, уж пусть ребята управляются — думает, будет им дорога — тропою гладкою. Где-то там сейчас они бредут тайгою вечною. Ну, а мне пора на сторону закатную. И прославил Урал с камня Тулымского.