Книга Природной Веры
Шрифт:
Взрослые, казалось, не замечали этих камней.
2. Весна 1970 года.
— Далеко ли нам еще идти, дедушка?
— Нужно взойти вон на ту гору.
— Я устал.
— Ничего не поделаешь. Нужно взойти, внучек.
3. Март 1990 г. Витебск. Сижу рядом со своим дедом в его кабинете. Дед медленно, как возможно только в глубокой старости, говорит: "Ты хочешь понять язычество? Язычество, это, брат ты мой…". Он долго молча глядит на меня. Его память, собравшая всю литературную культуру мира, ищет что-то самое важное, и не находит.
Его долгое молчание кажется значимее любых напутственных слов. Потому перед дорогой сидят молча. Дед снова говорит: "Ты должен это понять… Это очень важно… Я хочу, чтобы ты занялся этим вопросом".
Через месяц дед умер.
4. Двадцатое апреля 1988 г. Иду по Владимирской земле на Нерль, к храму Покрова. Падают крупные хлопья снега, залепляют глаза, забиваются в складки одежды. Чувствую легкое недовольство — откуда снег в такое время, да еще и так много? И угораздило его выпадать как раз сейчас!
Снег все идет. Вижу, как им покрывается равнина, вся, насколько ее можно видеть. И вот простая мысль, все поясняющая, приходит сама собой: Вот же он и есть истинный покров. Почему он случился явно не ко времени? А это как знать? Может так приветствует меня земля предков? Коль иду к храму, так и напоминает — откуда имя его?
На землю лег покров — пушистым снегом укрыл всю равнину, что лежит после Боголюбова. Вон река, вон храм. Отсюда мои пращуры по линии отца, здесь выше, на реке Увыть, их и мои родовые земли. А тут издревле было место свято. Тут жить не смели, а только проплывали на ладьях к городу. Иногда останавливались, молились и приносили жертвы… Может повторить?
Две черные собаки, что возле белого в белом снегу храма, издали замечают меня, бегут навстречу и лают. Улыбаюсь. Оказывается, тут уже и путь перекрыт, и выбора не оставлено поступить как-то иначе. Выходит — повторить обязан!
Подымаюсь выше по реке, накачиваю резиновую лодку и плыву вниз. Маленькая лодочка едва вмещает туристический рюкзак. Сижу на нем сверху, покачиваюсь, вода несет меня вокруг храма. Вечереет, красивый закат, половодье, на берегу синеет свежий снег. Храм как живой — двигается, разворачивается ко мне тремя своими сторонами. Замираю от этого зрелища. Не ожидал! Это чудо можно видеть только с воды, и если бы не собаки, возможно, так никогда и не познал бы его.
Тот, кто приходит сюда берегом, ничего этого не видит, и не знает. Храм этот не от мира иного. Он вписан в это место совершенно правильно, он принадлежит Земле. Его строил тот, кто хотел подмять христианство русским началом. И подмял, но монгольское нашествие остановило работу.
Здесь, в Боголюбово, в музее, хранится старинное изваяние белого камня: не оконченный четырехгранный, четырехликий идол. На каждой грани лик имеет нимб святого. Знающему этот идол с нимбами поясняет очень многое. Древняя вера возвращалась — прорастала через христианство как живой росток через камни, и еще неизвестно, чья бы взяла? Очень подозрительные попы были в древнем Владимире.
Орда уничтожила их, смела культуру и самобытную веру владимирской земли. Мастера, волхвы, воины, князья погибли в битвах. Каменное строительство прекратилось. Языческие образы владимирских храмов никогда не повторялись, и не звали более до самой лебединой песни своей; до мистерии Куликова поля и «Задонщины», когда еще раз блеснула честь Руси языческой.
Потоки талой воды выносят меня на островок. Холодно. Ставлю палатку. Китовое мясо в консервах почему-то есть совершенно не хочется. Ложусь спать голодным. Кутаюсь в спальный мешок (дед подарил), сна нет, так и лежу часы в полудреме.
И отчего, думаю, все сейчас лежат в теплых постелях, а я тут мерзну в сырости у талой воды? Отчего так? Этот вопрос задаю как будто себе самому несколько раз, но чувствую, что и еще кому-то, кого приглашаю в собеседники. Вдруг слышу в ответ голос. Низкий женский, но благозвучный. Голос этот как бы на уровне мысли, но звучит вне меня и говорит:
— "Ты замечен. Ты избран. Никакие блага и лавры избранника ты не получишь. Но ты должен делать то, что делаешь. Ты должен ходить по земле не боясь риска, ибо есть сила, которая охраняет тебя. Помнишь, сколько ты рисковал в горах, в тайге, на воде, среди людей? Что спасало тебя?
Не заботься о выгоде и счастье. Ты будешь счастлив. Иначе с моими избранниками не бывает. Счастье не в наслаждении. Почему ты сейчас трясешься от холода и голода, когда остальные спят в уюте? Потому, что ты должен быть здесь и сейчас.
Ты получаешь назначение вернуть своему народу древнюю веру. Я, Земля, говорю с тобой.
Помни, ты воин моего дела. Ты не один, и не главный. Главных нет. Ты просто назначен, как и другие были и будут в свое время. В жизни с тобой случатся маленькие чудеса. Их будет больше, чем выпадает каждому по случайности. Узнавая их, поймешь, что поступаешь верно… А теперь иди и делай. Ты знаешь что и как, потому, что предки твои знали".
Утро было холодным, было трудно двигать пальцами. Но когда разложил этюдник и стал писать храм, вдруг стало тепло и безветренно. Согрелся. Пальцы опять стали ловкими, а краска податливой.
Едва закончил работу, холодный ветер рванул так, что повалил этюдник и разбросал тюбики с краской. Случайность? Никаких словесных подсказок больше не было. Этюд, который протащило метров двадцать по жухлой траве живописью вниз, оказался совершенно не смазанным. Это выглядело уже совсем странным. Вот так так! Вспомнился ночной голос — будут маленькие чудеса.
Через пять часов, во Владимире, за мной шел стеной проливной дождь. Шел в двадцати метрах сзади, останавливался вместе со мной, и продолжал наступать, когда уходил от него. Он накрыл всю улицу лишь когда по сухому асфальту я вошел под арку Золотых ворот.
Смотрел на дождь из под навеса, а по коже бегали мурашки — был сам не свой. Случается же так! Покров вчера вечером, тепло и порыв ветра с резким похолоданием у храма сегодня, и тут след в след дождь — все случайности? А велящий голос ночью — галлюцинация?