Книга привидений
Шрифт:
Помня по своему детству, - наставлениям матери и шлепкам отца, - о том, что воображение является довольно опасным и обманчивым даром, он решил быть как можно более сдержанным и не поддаваться ему, что не будет изобретать никаких ситуаций, а возьмет их непосредственно из жизни. А потому, когда труд был окончен, он представлял собой весьма точные портреты некоторых жителей Саунтона, а город, в котором разворачивалось действие, был также весьма похож на Саунтон, хотя и носил название Базбури.
Однако найти издателя оказалось потруднее, чем написание романа. Мистер Леверидж разослал
Следующим этапом работы было чтение гранок. Разве может кто-нибудь, кроме молодого автора, оценить всю ее прелесть? После корректуры романа, - если только так может быть названа повесть почти сказочного содержания, - мистер Леверидж стал настаивать, что в печати он должен появиться под вымышленным именем. Читателю вовсе не обязательно знать подлинное имя автора. Прошло время, и, в октябре, книга наконец вышла в свет.
Мистер Леверидж получил свои шесть авторских экземпляров, неразрезанных и аккуратно упакованных. Он тут же разрезал один из них и с жадностью прочитал, сразу же обнаружив несколько опечаток, о чем тут же сообщил издателю вместе с просьбой об их исправлении во втором издании.
На следующее утро после выхода в свет и начала продаж его книги, Джозеф Леверидж оставался в постели несколько дольше обычного, и улыбался счастливой улыбкой при мысли о том, что стал автором. На столике возле кровати стояла потухшая свеча, часы и лежала его книга. Именно на нее он смотрел, прежде чем закрыть глаза и погрузиться в сон. И это было первое, на чем сосредоточился его взгляд после пробуждения. Мать не могла бы взглянуть на новорожденного младенца с большей любовью и гордостью, чем мистер Леверидж на свою книгу.
Он продолжал лежать, уговаривая сам себя: "Мне нужно... Мне положительно нужно встать и одеться!", когда услышал быстро приближающиеся шаги на лестнице, мгновение спустя дверь распахнулась, и в комнату ворвался майор в отставке Долгелла Джонс, проживавший в Саунтоне, никогда прежде не удостаивавший его своим вниманием, - и вот теперь оказавшийся в его спальне.
Его лицо пылало жаром. Он задыхался, щеки подрагивали. Майор относился к тем людям, которые, по своим интеллектуальным данным, вряд ли могли считаться ценным приобретением для армии. Ему были чужды запоминающиеся поступки, он никогда не смог бы одержать блестящей победы. Это был человек рутины, солдафон; а после выхода в отставку и переселения в Саунтон - страстный игрок в гольф,
– Что это значит, сэр? Что все это значит?
– возопил он.
– Как посмели вы поместить меня в свою книгу?
– Мою книгу!
– эхом повторил удивленный донельзя Джозеф.
– Какую книгу вы имеете в виду?
– О! Принимая вид оскорбленной невинности, вы пытаетесь уклониться от ответа на мой прямо поставленный вопрос. Однако это выражение меня не обманет. Вот эта самая книга - которая лежит на столике возле вашей кровати.
– Должен признаться, я действительно читал на ночь роман, который только-только вышел.
– Вы его написали! И всем в Саунтоне это прекрасно известно. Я не возражаю против того, чтобы вы писали романы; это может сделать любой дурак - я имею в виду, написать роман. Но я категорически против, чтобы он использовал меня в качестве действующего лица.
– Если я не ошибаюсь, - сказал Джозеф, дрожа под одеялом и вытирая пот, выступивший над верхней губой, - в романе действительно присутствует майор, который не занимается ничем, кроме игры в гольф; но его имя - Пайпер...
– Какая разница, как его зовут? Это я - я! Вы написали обо мне!
– Послушайте, майор Джонс, у вас нет никаких оснований для подобных обвинений. Разве на титуле или корешке романа имеется мое имя?
– Отставной военный офицер, не занимающийся ничем, кроме игры в гольф, носит другое имя, но это не имеет значения. Это я. И я - в вашей книге. Я мог бы наказать вас, воспользовавшись хлыстом, но у меня нет сил, они ушли, их забрал персонаж вашей книги. От меня ничего не осталось - ничего, кроме пустой телесной оболочки и светлого твидового костюма. Из меня вынуто все и помещено в эту, - тут он употребил непечатное слово, - книгу. Как мне теперь играть в гольф? Как переходить от лунки к лунке? Как следить с тайным волнением за полетом мяча? Я - всего лишь пустая оболочка. Моя душа, мой характер, моя индивидуальность, - теперь я этого лишен. Вы вломились внутрь меня, вы обобрали меня, вы украли мою личность.
– И он заплакал.
– Возможно, - пробормотал мистер Леверидж, - автор в состоянии...
– Автор? Вам сказать, что сделал автор? Я был ограблен - моя прекрасная душа украдена. Я - Долгелла Джонс - пустая внешность. Вы лишили меня самого дорогого, что у меня было - меня самого.
– Я ничем не могу помочь вам, майор...
– Я знаю, что вы ничего не можете поделать, и это очень печально. Вы украли мою душу, и не можете вернуть ее обратно. Вы использовали меня, превратив в ничто.
После чего, ломая руки, медленно вышел из спальни, медленно спустился вниз и покинул дом.
Джозеф Леверидж поднялся с постели и оделся; рассудок его находился в смятенном состоянии. Дело пошло совсем не так, как он рассчитывал. Он был настолько озабочен, что даже забыл почистить зубы.
Войдя в маленькую гостиную, он обнаружил на столе обычный завтрак, - несколько ломтиков бекона и пару вареных яиц, - и рыдающую хозяйку.
– Что случилось, миссис Бейкер?
– спросил Джозеф.
– Ласиния (так звали служанку) разбила тарелку?
– Вовсе нет, - ответила та.
– Вы меня уничтожили.