Книга привидений
Шрифт:
– В моем романе действительно есть персонаж, списанный с вас, но ведь вы сами... вы сами здесь, - продолжал настаивать мистер Леверидж.
– Всего лишь пустая оболочка; в то время как лучшая моя составляющая, определяющая мою мораль и интеллект, оказалась вынута из меня и помещена в вашу книгу.
– Это невозможно, мисс Винсент.
– Я постараюсь объяснить вам, - сказала она, - что именно я имею в виду. Если я срываю альпийскую фиалку и кладу ее между страниц книги, она высыхает и становится годна лишь для гербария. Это уже не тот цветок, который благоухал на альпийском склоне.
– Но, послушайте...
– пролепетал мистер Леверидж.
– Нет, - прервала она его, - не пытайтесь меня
– Боже мой, что вы говорите!
– Ничего другого сказать не могу. Если бы у меня в кошельке был соверен, а кошелек лежал в кармане, и карманник украл его, то у меня больше не было бы ни кошелька, ни соверена - только пустой карман; так что я теперь нечто вроде пустого кармана, поскольку мою личность вы украли у меня, мистер Леверидж. Вы поступили жестоко, вы использовали меня, превратив в ничто.
Вздохнув, мисс Асфодель каким-то вялым шагом продолжила прогулку. Джозеф был ошеломлен и спрятал лицо в ладонях. Человек, который был для него дороже всех на свете, которому он желал только хорошего, - этот человек видел в нем едва ли не смертельного врага, поступившему по отношению к нему самым гадким образом.
Он услышал бой часов и поднялся. Ему необходимо присутствовать на работе в обычное время - пунктуальность всегда была сильной стороной его натуры.
По приходе в офис, он узнал от клерка, что мистер Сторк еще не вернулся; "босс" появился, пробыл некоторое время, после чего отправился к мистеру Левериджу на квартиру. Мистер Леверидж счел за лучшее, вздохнув, надеть шляпу и вернуться к себе домой.
По дороге он размышлял об унылом однообразии своего каждодневного завтрака: яиц с беконом, и о том, что было бы неплохо его разнообразить. Он был голоден; он покинул дом миссис Бейкер, оставив завтрак нетронутым; и теперь, когда он вернется, все будет холодным. А посему, он заглянул в лавку мистера Бокса, бакалейщика, чтобы купить банку сардин в масле.
– Не соблаговолите ли, сэр, перекинуться со мной парой слов в соседнем помещении, чтобы нам никто не помешал?
– поинтересовался бакалейщик, едва завидя его.
– У меня совершенно нет времени, - нервно ответил мистер Леверидж.
– Больше чем на пару слов я вас не задержу, - заверил его мистер Бокс и распахнул дверь. Иосифу ничего не оставалось, как последовать за ним.
– Сэр, - сказал бакалейщик, прикрыв за собой дверь, - вы поступили по отношению ко мне крайне плохо. Вы лишили меня того, что я не отдал бы и за тысячу фунтов. Вы поместили меня в свою книгу. Как я теперь буду вести свое дело без своего внутреннего я, - без смекалки, без торговой сноровки, - просто не представляю. Вы отняли их у меня, и перенесли в свою книгу. Я обречен находиться в романе, в то время как хочу быть за прилавком. Возможно, по инерции мои дела еще будут идти какое-то время как прежде, но без моего внутреннего я это не может продолжаться долго. Вы принесли глубочайшее горе мне и моей семье - вы использовали меня, превратив в ничто.
Не в силах слушать, мистер Леверидж распахнул дверь, стрелой промчался через магазин и
Где его ожидала новая беда. Три джентльмена ожидали его на скамейке возле крыльца.
Увидев его, они поднялись.
– Знаю, знаю, что вы хотите объясниться, - вздохнул Джозеф.
– Но прошу вас о милости - не все вместе. По одному. Если вы все не против, то, господин викарий, поднимемся в мою маленькую святая святых, а остальных я выслушаю сразу после. Думаю, что запах бекона и яиц уже выветрился; я оставил окно открытым.
– Идемте, я последую за вами, - сказал викарий.
– Вопрос очень серьезный.
Они поднялись.
– Могу я предложить вам стул?
– Нет, спасибо, я привык говорить стоя; когда я сижу, мои слова не столь убедительны. Но, увы! боюсь, что мой дар исторгнут из меня. Сэр, сэр! Вы поместили меня в вашу книгу. Моя телесная оболочка может стоять перед вами, - или на половике, постеленном миссис Бейкер, как угодно, - но мой ораторский дар, - он исчез. Я, если можно так выразиться, подвергся ограблению, у меня украли все, что было во мне самого высокого, чистого, благородного, мое духовное я. Что теперь станет с моими проповедями? Может быть, я буду в состоянии соединить несколько текстов в один, но это - всего лишь механическая работа. Я работал над каждым словом, я плел искусную сеть витиеватого красноречия, чтобы быть убедительным. И вот теперь я - ничто. Я, викарий Саунтона, превратился в древо неплодоносящее; мне никогда больше не произносить проповедей с кафедры с прежним пылом и живостью. Я мог бы продвинуться в церковной иерархии, но теперь... Несчастный молодой человек, вы писали о других, но почему вы выбрали в качестве персонажа меня? Я знаю со всей определенностью, вы использовали меня, превратив в ничто.
Викарий снял шляпу, на его лысине блестели бисеринки пота, его боевые серые усы поникли, его лицо как будто втянулось внутрь головы. В его глазах, прежде живых, исполненных зачастую восторга от созерцания внутреннего благочестия, отражалась сейчас бесконечная скука суетного мира.
Он направился к двери.
– Я позову мистера Сторка, - сказал он.
– Да, да, конечно, сэр, - все, что смог выдавить из себя Джозеф.
Когда адвокат вошел, его рыжие волосы были темнее, чем от обычной краски, под влиянием влаги, источавшейся из его головы.
– Мистер Леверидж, - сказал он, - вы проделали со мной довольно циничный трюк. Вы поместили меня в вашу книгу.
– Я всего лишь изобразил в ней не слишком щепетильного адвоката, - запротестовал Джозеф.
– Почему вы решили, что речь идет о вас?
– Потому что в этом не может быть никаких сомнений. Вы поместили меня в вашу книгу не спросив моего согласия, и вот теперь я там, а не здесь. Я не могу более давать консультации своим клиентам и, - Боже мой!
– в каком беспорядке окажутся их дела. Понятия не имею, справится ли с ними ваш напарник. Вы использовали меня, превратив в ничто. Вы уволены, я больше не потерплю вашего присутствия у себя в офисе. Всякий раз, проходя мимо него, помните, что видите руины некогда процветавшей фирмы Сторка. Не может быть и речи, чтобы она функционировала исправно, поскольку я перенесен в вашу книгу.
Последним вошел мистер Уотерспун, находившийся в самом депрессивном состоянии, какое только можно себе представить.
– Может быть, во мне было не очень много хорошего, и я не всегда вел себя как подобает, - вздохнул он, - но... Вы могли бы пожалеть меня и не помещать в ваш роман. Тем не менее, вы сделали это. Вы использовали меня, превратив в ничто. О, Боже! Что теперь будет с моей бедной матерью! Как теперь Саре и Джейн наставить меня на путь истинный?
* * * * *