Книга привидений

Бэринг-Гулд Аноним

Вдруг она увидела перед собой неясный силуэт, в котором безошибочно узнала черты своего утраченного сына, ее Анерина; он держал в правой руке кусок белой материи, излучавший слабый свет.

Она попыталась крикнуть, произнести имя горячо любимого сына, она попыталась вскочить и заключить его в объятия! Но она не могла пошевелиться, не могла произнести ни слова. Она словно окаменела, и только сердце бешено стучало у нее в груди.

– Матушка, - сказал призрак голосом, доносившимся откуда-то из неведомого далека, но был отчетливо слышен.
– Матушка, ты вызвала меня из мира теней и послала исполнить твою просьбу. Я сделал

это. Я касался его ступней, голеней, коленей, бедер; потом рук - ладоней, локтей, плеч, сначала с одной стороны, потом с другой, затем головы и, наконец, его сердца - вот этим белым флагом. Теперь он мертв. Я приходил к нему шестнадцать раз, после шестнадцатого моего появления он умер. Я убивал его постепенно, вот этим самым белым флагом; в шестнадцатый раз я положил его ему на сердце, и оно перестало биться.

Ей удалось пошевелить руками, она обрела способность немного говорить, только для того, чтобы прошептать: "Благодарение Господу!"

– Матушка, - продолжало видение, - это мое семнадцатое явление.

Она попыталась поднять руки, но они снова не слушались ее; они безжизненно упали на кровать. Ее глаза смотрели на сына, но в них не было любви; любовь ушла из ее сердца, ее место заняла ненависть к его убийце.

– Матушка, - произнесло видение, - вы позвали меня, и даже в мире теней душа ребенка должна отзываться на призыв матери; мне разрешили вернуться и исполнить твою просьбу. А теперь я покажу вам кое-что; я покажу вам, какова была бы моя жизнь, если бы она не была прервана выстрелом бура.

Он подошел к ней, протянул зыбкие руки и прикоснулся к ее глазам. Она почувствовала словно легкое дуновение ветерка. Затем поднял светящийся кусок белого полотна и слегка взмахнул им. Все изменилось перед ней в одно мгновение.

Миссис Уинифред находилась не в своем маленьком уэльском коттедже, и на дворе не стояла ночь. Кроме того, она не была одинока. Она сидела в суде, за окнами был день. Она видела перед собой судью, сидевшего на своем месте, барристеров в парике и платье, репортеров с ручками и блокнотами, вокруг - множество людей. Она уже знала, инстинктивно, потому что не было произнесено ни единого слова, что находится в суде по бракоразводным делам. Здесь же был ее сын, подсудимый, - постаревший, с незнакомым ей выражением на лице. А потом услышала историю - полную бесчестия и возбуждавшую отвращение.

Теперь она оказалась в состоянии поднять руки, что она и сделала, закрыв уши; ее лицо, малиновое от стыда, склонилось к груди. Она больше не могла слышать того, что произносилось, не могла видеть направленные на сына взгляды, и закричала:

– Анерин! Анерин! Во имя Господа, хватит! Пусть кончится эта пытка, я не могу видеть тебя стоящим здесь!

Все пропало; она снова вернулась в свой маленький домик в Новом Уэльсе. Она по-прежнему сидела на кровати, сложив руки на коленях, и с удивлением смотрела на призрачную фигуру сына перед собой.

– Этого достаточно, мама?

Она протестующе замахала руками.

Он снова потряс куском белой материи, и из него посыпались капли жемчужного огня.

И снова - снова все изменилось.

Чисто инстинктивно она поняла, что находится в Монте-Карло. В большом зале с игровыми столами, электрическим освещением и богатым декором. Но все ее внимание было поглощено сыном, занимавшим место за одним из столов и поставившим на кон свои последние деньги.

Это

был он, ее Анерин, но с лицом, на котором ясно читались все мыслимые пороки.

Он проиграл, поднялся из-за стола и вышел из сияющего огнями зала. Мать последовала за ним. Он направился в сад. Сияла полная луна, и дорожки, посыпанные гравием, в ее лучах выглядели словно засыпанные снегом. Воздух был наполнен ароматами мирта и апельсина. Пальмы отбрасывали на землю черные тени. Море было на удивление спокойным, будто спящим, к далекому горизонту протянулась лунная дорожка.

Миссис Уинифред Джонс следовала за сыном, пока он петлял среди деревьев и кустарников, и тошнотворный страх терзал ее сердце. Затем она увидела, как он остановился в тени олеандров, вынул из кармана револьвер и приставил к виску. Он вскрикнула от ужаса и рванулась вперед, чтобы выхватить оружие у него из руки.

Снова все изменилось.

Снова она в своей маленькой темной комнатке, и зыбкая тень Анерина перед ней.

– Матушка, - сказало видение.
– Мне было позволено прийти к вам и показать свою жизнь, что в ней случилось бы, если бы я не умер молодым, невинным. Вы должны быть благодарны Якобу ван Хеерену, что он спас меня от такой жизни, от такого позора и такой злой смерти от своей же собственной руки. Вы должны благодарить, а не проклинать его.

Ей стало тяжело дышать. Ее сердце билось так сильно, что она едва не потеряла рассудок; она опустилась на колени.

– Матушка, - продолжало видение, - вы бросили в родник семнадцать галек.

– Да, Анерин, - прошептала она.

– Белых флагов тоже семнадцать. Якоб ван Хеерен умер, когда я обернул его шестнадцатым флагом. Семнадцатый остался для вас.

– Анерин! Я не хочу умирать!

– Матушка, у вас нет выбора. Я должен положить белый флаг вам на голову.

– О! Сынок, сынок!

– Это предопределено, - продолжал тот.
– Но там, наверху, есть любовь и милосердие, и вы не можете покинуть этот мир, пока мир не настанет в вашей душе. Вы согрешили. Вы подменили собой суд Божий. Вы присвоили право мести себе, вместо того, чтобы оставить его Тому, Кому эта месть принадлежит по праву.

– Я знаю это, - произнесла вдова.

– Теперь же вам следует искупить проклятия молитвами. Ваше проклятие принесло смерть Якобу ван Хеерену, теперь вам следует помолиться за него Богу - за него, за убийцу вашего сына. Пусть его действия были внушены ему невежеством, обидой на то, что он вообразил себе обидой, пусть он был дурным христианином. Молитесь за него, чтобы Бог простил ему его многочисленные прегрешения, ложь, предательство, самодовольство. У вас, кого он так сильно обидел, есть право обратиться с просьбой о его прощении и помолиться за спасение его души. Ничем иным вы не сможете показать, что сердце ваше повернулось от ненависти к любви. Да простятся нам прегрешения наши, как мы прощаем должникам нашим.

Она прошептала:

– Да...

Она сложила руки перед грудью, опустилась на колени и стала молиться за человека, разрушившего ее жизнь, похоронившего ее надежды.

И, пока она произносила слова молитвы, черты лица ее смягчались, губы потеряли свою твердость, огонь ненависти в ее глазах потухал, в них показались слезы, и покатились по щекам.

Она молилась, казалось, освещенная жемчужным светом, исходившим с ночного летнего неба. Там мерцали звезды; слышалось пение ночных птиц.